Ромасанта: человек-волк

Я знал, что с этого мгновения охранник станет одним из сомневающихся и его сомнение распространится и заразит других, и даже будет воспринято многими из тех, кто услышит его. И тогда я решил вдохновить его на дальнейшие сомнения, поговорить с ним, как только представится возможность, склонить его на свою сторону, ибо я только что обнаружил, только что понял, насколько моя жизнь зависит от того, что обо мне думают люди, и это касается не только той толпы, что мы оставили позади, но и всего общества.

Последний стражник громко хлопнул дверью; этот звук разнесся по всему помещению, и оно наполнилось звуком захлопнувшейся двери, а потом и нашими голосами, у одних испуганными, у других нервными, требовательными и властными; они эхом отдавались в высоких тюремных стенах. Итак, я оказался в тюрьме Альяриса, в верхней части города, у подножия замка, о котором врач Фейхоо написал театральную пьесу в стихах, подробно описывавшую этот замок и происходившие в нем события. О, если бы мне удалось убедить его в моем мнимом проклятии, в болезни, существование которой он вообще-то допускает, но только не по отношению ко мне, как он уже совершенно определенно дал понять.

Снаружи осталась Барбара, подстрекавшая людей, и позади остались события, вызывавшие столько разнообразных толков. Мое спасение было возможно лишь в том случае, если бы мне удалось заставить людей поверить в выдуманную мной историю, в искренность моих утверждений и горьких сетований; этому-то я со всей горячностью и посвятил свои усилия, ибо прекрасно знал, что на карту поставлена жизнь.

Я вновь удостоился посещения эскулапов, на этот раз число тех, кто меня обследовал, достигло шести. Я не забуду ни одного имени, хотя долее всех остальных задержится в моей памяти, конечно же, лиценциат Фейхоо. Хирурги дон Мануэль Боусас и дон Мануэль Гонсалес; лиценциаты дон Деметрио Альдемира и дон Мануэль-Мария Сид; доктор дон Хосе Лоренсо Суарес и уже упомянутый Фейхоо подвергли меня разного рода обследованиям, и все они пришли к заключению, к которому, вне всякого сомнения, их подтолкнул Мария Фейхоо-Монтенегро-и-Ариас, а именно к тому, что исходит из его первоначальной и основополагающей предпосылки: я вменяем и полностью отвечаю за свои поступки, умен и даже образован, но при этом пытаюсь сойти за некое таинственное существо, гения зла, заброшенного Богом в мир, совершенно для него не подходящий, созданное исключительно для того, чтобы причинить зло людям, и меня толкает на это скрытая сила неумолимого закона, под воздействием которого я и исполняю свое зловещее и мрачное предназначение. Я восхищаюсь их диагнозом и манерой изложения, но я еще им припомню, этим знаменосцам науки.

Меня вывели из тюрьмы, чтобы привести в зал суда. К тому времени уже произошло нечто, чего я до тех пор не учитывал и что могло помочь моему делу и сохранить мне жизнь. Я понял это в тот миг, когда входил в альярисскую тюрьму. Газеты возбудили в умах людей невиданный интерес по отношению к моей персоне, и в печати развернулись самые различные дискуссии. В них большинство читателей газет, то есть меньшинство деревенского люда, высказывались за то, что я в действительности являюсь человеком-волком, каким себя изображаю, порочным существом, которое убивает и получает от этого удовольствие, поскольку я страдаю болезнью под названием ликантропия, — это мнение одних; другие же полагали, что я несчастный крестьянин, пребывающий во власти суеверия и невежества, жертва столь распространенного среди неграмотной и грубой черни поверья, в соответствии с которым я убежден, что на меня наложено проклятие, заставляющее меня верить в то, что я волк и должен убивать даже вопреки собственной воле, отчего я мучаюсь и терзаюсь, как мало кто может себе представить. Ну а согласно мнению эскулапа, которого я так хорошо помню и постоянно упоминаю и который сумел убедить в этом большинство своих коллег, я растленное и тщеславное, в высшей степени алчное существо, прекрасно отдающее себе отчет в своих поступках, убивающее для того, чтобы извлечь прибыль, при этом меня совершенно не интересуют пол, состояние или общественное положение моих жертв; в общем я бесчувственный дегенерат, садист, получающий удовольствие и радость от чужой боли.