Ромашка для Горыныча

Но до земли не долетаю. Горин каким-то чудом успевает схватить нас прямо в полёте и рывком тянет на себя. И всё могло бы быть хорошо, но моя рука выскальзывает из его ладони, я меняю траекторию и, как кошка, приземляюсь на четыре конечности прямиком в центр лужи.

Медленно поднимаюсь, осознавая весь масштаб катастрофы. Одежда насквозь мокрая, обувь чавкает, а сверху дождь методично добивает то, что осталось сухим.

Поднимаю глаза на девчонок. Алина стоит поодаль и с ужасом взирает на творящееся безумие.

— Обалдеть! Сонька, ты же вся… — выпучив глаза и прикрывая ладонью рот, пищит Рита, которой повезло больше, её-то Горин удержал. — Как же ты теперь… Блин, это я виновата!

Выхожу из лужи, вода льётся ручьями. Я сейчас на мокрую курицу похожа. Мокрую, замёрзшую, грязную и несчастную.

— Господи, мне даже переодеться не во что, а сегодня, как назло, пять пар, — шепчу в отчаянии.

— Возьми в моей полке синие джинсы и бежевую толстовку. Она тёплая, — Алина всё-таки быстро соображает.

Благодарно киваю, а к горлу подкатывает обида. Это всё Горин виноват! Как рядом оказывается, у меня сразу неприятности случаются.

Перевожу взгляд на мажора. Он смотрит на меня с лёгкой насмешкой. Кажется, кое-кого эта ситуация забавляет.

— Чего пялишься? — раздражённо спрашиваю и чувствую, что меня уже трясёт от холода.

Он приподнимает брови и растягивает губы ещё шире.

— Думаю предложить Олимпийскому комитету новый вид спорта — луже-сёрф для одной ромашки.

— Лучше предложи им "каратэ по завышенному самомнению"! Все призовые места твои будут.

Знаю, что нарываюсь. Горину хамить нельзя. Но у меня просто нервы не выдерживают! Холодные капли стекают за шиворот, пальцы на ногах скручиваются в трубочку, а тут ещё он со своими шуточками.

Мажор открывает рот, чтобы что-то ответить, но тут мои зубы начинают выбивать дробь. Не дожидаясь очередной подколки, машу девчонкам, разворачиваюсь и бегу в общагу. Вижу, что Горин что-то спрашивает у Риты, но слов уже не слышу.

Вода противно хлюпает в кроссовках, мокрая одежда липнет к телу, челюсть трясётся, и я её никак не контролирую. Внутренности сжались от холода. Пипец… Просто день невезенья: и с мажором столкнулась, и в лужу упала, и первую пару пропустила.

Залетаю в комнату, быстро раздеваюсь. Пальцы не гнутся — заледенели окончательно. С трудом стягиваю кроссовки. Как и когда их сушить буду, без понятия.

Из сменки только кеды. Идеальная обувь для дождливой осени! Вообще не представляю, попаду ли сегодня на пары.

У девчонок размер ноги больше. Обуть Риткины ботинки? Тридцать восьмой, конечно, но если внутрь что-нибудь всунуть или носки поплотнее надеть, то, может, сойдёт?

Ой, блин! Что ж делать-то? Бегаю по комнате в одном белье. Но ничего путного в голову не приходит.

Неожиданно в дверь стучат. Кого ещё там принесло? Подлетаю в кровати, накидываю халат и бегу открывать. Распахиваю дверь и застываю с открытым ртом. Вот кого угодно ожидала увидеть, но только не его!

Не знаю, как реагировать, и что говорить, поэтому выдаю стандартное:

— Что надо?

Горин молча заходит, вынуждая меня отступить в сторону. Вот это наглость восьмидесятого уровня!

— Глухой, что ли? Что надо, говорю? — имитирую поведение тёть Лены, когда к ней соседка приходила, с которой она в контрах.

Мажор усмехается, молча ходит по комнате, заглядывает в каждый угол. Только что пальцем пыль на полках не проверяет.

Скрещиваю на груди руки, рычу:

— Слышь, тебя сюда не звали! Чего пришёл?

О! Меня замечают!

Горин останавливается и окидывает меня изучающим взглядом. Я бы даже сказала, сканирует.

— Вещи твои где? — спрашивает.

Вскидываю брови, цежу:

— Какие вещи?

Усмехается. Разворачивается и… открывает шкаф.

Да он… Да он… Да он вконец охренел???

— Вот эта твоя полка? — безошибочно тыкает пальцем туда, где сиротливо лежат свитер-лапша, пара комплектов нижнего белья и носки.

Ну да, у девчонок в полках и свитера, и кофты, и джинсы.

В голове за секунду проносятся воспоминания о последних пяти годах жизни.

Тёть Лена мне вещи только по необходимости покупала — когда я из них вырастала или старые изнашивались. Да ещё выговаривала потом неделю, что на мне всё как на огне горит, и денег на меня не напасёшься. Хотя все годы получала за меня опекунские.

Её любимая поговорка:

"В деревне некуда наряжаться, а по двору можно и в старом ходить".

С одной стороны, она была права. В школу я ходила в форме, а в магазин надевала джинсы и свитер. Больше мне ходить было некуда. Мои ровесники по субботам в клуб бегали, а в будни на школьной площадке компаниями собирались, но меня тёть Лена не пускала.

Я как-то раз попросилась, но она как рявкнула:

— Чтобы ты, как мать твоя беспутная, в подоле принесла? Быстро тогда отсюда вылетишь! Если нечем заняться, иди на усадьбу, картошку тяпай!

Так что, больше я эту тему не поднимала.

— Слышь, ромашка! Твои родичи на тебе экономят, что ли? — вырывает из воспоминаний голос мажора. — Как-то сиротливо в твоей полке, не находишь?

От такой беспардонности и наглости у меня перехватывает дыхание.