Ромашка для Горыныча

Но вот уже и вода вскипела, и сосиски сварились, а его всё нет. Решаю про себя, что сегодня он нашел объект для страсти, не доходя до кухни, и мысленно выдыхаю.

С одной стороны, очень хочу его увидеть, а с другой — меня буквально трясёт, едва представлю его с какой-нибудь девчонкой.

И мантра: "Мне всё равно, он мне не нужен, никто не нужен!" — не помогает.

Перекладываю сосиски в тарелку и уже мо́ю кастрюльку, когда в уши врывается разговор входящих на кухню студенток.

— …На следующей неделе соревнования, — рассказывает одна.

— Опять его туда отправили? — спрашивает другая.

— Как лучшего представителя нашего ВУЗа, — со смешком тянет первая. — Привезёт очередную медальку для ректора.

— Эх, — мечтательно вздыхает вторая, — я бы тоже смоталась в Питер, погуляла бы по набережной, на катере покаталась… Может, мне бы тоже какую медальку вручили — за особые заслуги… перед ректором!

Девчонки смеются, а я на мгновенье замираю и хочу обернуться, чтобы спросить, о ком они говорят, но тут же одёргиваю себя. Стоп, Соната, это глупо! Кто ещё возит медальки для ректора? Конечно же, речь идёт о мажоре. И он сегодня не придёт, потому что либо готовится к соревнованиям, либо уже уехал.

Нет, всё-таки не чувствую облегчения от того, что не увижу его. В сердце тоненько ноет тоска. И как его унять, если оно, глупое, совершенно не воспринимает голос разума?..

Забираю посуду, не слушаю дальнейшую болтовню и ухожу с кухни.

После ужина сразу же ложусь спать. Думала, что буду долго ворочаться, вспоминать, уговаривать себя, спорить с чувствами, но засыпаю, едва голова касается подушки.

Воскресенье проходит тихо и спокойно. Уже не таясь, иду на кухню, готовлю себе завтрак.

Девчонки обещали приехать ближе к вечеру, поэтому с обедом не заморачиваюсь вовсе. Но хочу порадовать подружек ужином, поэтому часа в три собираюсь и иду в магазин.

Беру пачку макарон, сосиски и батон. Ах да, я же весь крекер вчера схрумкала! Выбираю на полке пачку печенья, кладу в корзинку и вдруг чувствую знакомый зуд. Да что же это такое! Почему меня в последнее время неприятности просто преследуют?

Быстро иду на выход и становлюсь в очередь на кассу. Вроде, опасность ни от кого не исходит, но зуд не прекращается. И в этот момент меня кто-то дёргает за рукав куртки.

— Доченька!

Оборачиваюсь на сиплый скрипучий голос и в шоке замираю.

Шибанов Андрей Валерьевич, мой недавно обретённый папаша. Человек, о котором я постаралась забыть, как только покинула стены больницы. Что он здесь делает? Неужели живёт где-то недалеко, или?..

Мысли крутятся в голове, к горлу поднимается паника.

— Доченька, а я тебя искал, — отвечает на мой мысленный вопрос новоиспечённый папаша.

— Зачем? — спрашиваю первое, что приходит в голову.

— Ну как же?.. — смеётся беззубым ртом мужик.

Не могу назвать его папой даже про себя. Всё внутри этому противится.

— …Мы же с тобой вдвоём на белом свете остались, должны вместе держаться, — продолжает папаша. — Я, пока в больнице лежал, всё о тебе думал. Решил, как выпишут, обязательно тебя проведаю.

Он наклоняется ближе, и я невольно отшатываюсь, когда меня обдаёт смрадным запахом давно немытого тела.

— Девушка, Вы отовариваться будете? — раздаётся резкий голос.

Поворачиваюсь и растерянно смотрю на продавщицу.

— Д-д-да, — трясущимися руками выкладываю из корзинки свои нехитрые покупки.

Пока она сканирует продукты, мысленно собираюсь с силами и унимаю панику. Нужно срочно бежать! Упаси Боже от такого родственника.

Опасливо кошусь в сторону папаши, а он счастливо ще́рится своим беззубым ртом и рассматривает меня с видимым удовольствием.

Продавщица перехватывает его взгляд и показательно громко спрашивает:

— Девушка, этот товарищ, — она с неприязнью выделяет это слово, — к Вам пристаёт?

Открываю рот, чтобы ответить, но Шибанов меня опережает.

— Вообще-то, я её отец, — говорит громко, с гордостью.

Я на мгновенье закрываю глаза и чувствую, как лицо покрывается красными пятнами. Стыдно до ужаса!

Продавщица кидает на меня сочувствующий взгляд.

Спешно рассчитываюсь за покупки и практически бегом отправляюсь на выход.

Горе-папаша следует за мной.

— Дочка, подожди! Ну, куда ты так побежала? Я же за тобой не угонюсь!

Резко останавливаюсь и оборачиваюсь.

— Послушайте, — говорю, — может я Вам там и дочка где-то когда-то была, но Вы от меня… от нас с мамой отказались, поэтому давайте не будем продолжать этот бред! Не может у нас с Вами быть никакой семьи и родственных отношений. Вы мне никто, и я Вам — тоже!

Лицо папаши меняется, взгляд становится иным, злобным. Он хватает меня за рукав скрюченными грязными пальцами и тянет на себя, выдыхая в лицо смрадный запах изо рта.

— Может, я тебя и не воспитывал, — цедит сквозь гнилые зубы и сверлит меня ненавидящим взглядом, — но я тебя твоей мамаше заделал. Поэтому, доченька, пришла пора платить по счетам.

Стою в полнейшем шоке, даже отшатнуться не могу. Это он мне сейчас за зачатие счёт выставляет?!

— Что Вам надо? — шиплю и дёргаю рукой, пытаясь отцепить от себя вонючие прокуренные пальцы.

Он довольно склабится.