Ромашка (СИ)

— Сама не знаю. Это произошло весьма спонтанно, но я всегда смогу сидеть рядом и подсказывать, только сама посплю хотя бы несколько часов. Не переживай, доберемся, — Нила прижалась щекой к предплечью некроманта, в поисках поддержки, понимания и ласки, — в любом случае, заблудиться нам не дадут.

* * *

«Снова эти зеркала…» — Амира устало закрыла глаза и лежала не шевелясь.

«Выкинули, как наглую собачонку…» — Она все еще чувствовала, как мощной плетью прошлась по ее сознанию неведомая магия. В ней было все: и жизнь, и смерть, и чистая магия и даже вкрапления энергетической структуры самого Мира.

Амира наконец поняла, что с ней действительно никто считаться не собирается.

Она не просто заточенная в собственном сознании Покровительница.

Она — чужая. Чуждая этому миру. Ему нужна другая Покровительница Любви. А ее он списал.

Амира открыла глаза и с криком «ненавижу» швырнула в ближайшее к ней зеркало фарфоровый, затейливо расписанный, чайник.

Зеркало разбилось. Пропали отображенные в нем силуэты.

Вопреки всем законам, зеркала не отражали комнату с высокими окнами, за которыми, казалось, был целый мир: с горами, полями и рекой, но куда Амира не могла выйти. Огромная комната с темным мраморным, всегда холодным полом и ровно посередине — большое, мягкое ложе, стоявшее на постаменте, к которому вели три широкие ступени.

Вместо предметов мебели, украшений и дверей, по остальным четырем стенам были развешаны зеркала. Огромные зеркальные поверхности располагались даже на потолке.

И они каждый день, каждую минуту, каждую секунду, сводили Амиру с ума.

В них она не видела мраморного пола, ложа и себя.

Зато видела бесконечные двигающиеся сюжеты из жизни двух существ, что давно мертвы.

Мира и Суйхат.

Вместе. Рядом.

Они целовались. Обнимались. Беззвучно разговаривали. Смотрели друг на друга.

И последнее больше всего выводило из себя.

Как он смотрел на нее!

На другую.

Не на нее. И бывшая Покровительница Любви сходила с ума от мысли о том, что на нее никто и никогда так не смотрел. Никто. Никогда.

И она практически выла от осознания того, что такого любящего взгляда она может никогда и не увидеть.

Такой пытки не вынесло бы любое сознание. Амира не стала исключением.

Иногда, видимо для разнообразия, на одном из зеркал возникало изображение его смерти. Тот момент, когда выпущенное ею смертельное заклятие врезается в Суйхата и он, еще только дышавший, осыпается пеплом в воду. Так ненавидимую ею, морскую воду. И тогда она закрывала глаза. И ждала.

Ведь изображения сменялись одно на другое. И рано или поздно, но и этот, один из самых страшных моментов в ее жизни, исчезнет, сменится другими. Дав передышку. Ненадолго.

Впервые, когда зеркало показало смерть Суйхата, она отвернулась. И то зеркало, на которое упал ее взгляд, тоже отобразило этот момент с самого начала. И следующее. И следующее.

Любезно оставленный Ниэлем, словно в насмешку, сервиз быстро закончился и она бросилась на зеркала своим телом. Разбивая одно за другим. Истекая кровью. В надежде умереть.

Но, нет.

Очнулась без всяких повреждений на том же ложе. Среди абсолютно целых зеркал.

Как же она его тогда возненавидела! Она и не знала, что может настолько ненавидеть. Раньше Амира не испытывала и пятой части этих чувств.

Бирюзово волосый выскочка оказался не только талантлив, но и жесток. Жесток и изобретателен. Параметры тюрьмы задает маг, плетущий заклинание.

О! Он знал, что в него вложить.

Огромный мир за окнами и невозможность выйти и вдохнуть.

И они, постоянно они, те кого она ненавидела, любила и уничтожила.

Из-под зажмуренных век женщины выкатились слезинки.

Как же она устала.

И как же жаждала покинуть это ненавистное место.

Любой ценой.

* * *

— А ты не сильно торопился. — Ехидный смешок брата заставил Вана скривиться. Пожалуй, брат был одним из двух существ, с которыми он позволял себе расслабиться и показать какое-то подобие чувств. Выпущенный же в его сторону клуб дыма, с приятным вишневым ароматом, еще и немного вывел из себя.

— А ты все никак не избавишься от своей привычки вонять. — И Ван, исключительно для того, чтобы потянуть время, прошел к окну и вручную его распахнул, вместо того, чтобы воспользоваться магией.

Силь растянул губы от уха до уха и, сощурившись, цепким взглядом несколько раз прошелся по брату.

Он сразу отметил и не присущую его педанту-братцу некоторую небрежность в одежде, и его взвинченное состояние, и попытку потереть мочку уха.

«Да будь я проклят, если братцу не женщина нервишки подпортила.» — Силь, никак не выражая внутренние эмоции, про себя осклабился.

Ван же смотрел на брата и отмечал и их общую схожесть и, в то же время, совершенную непохожесть друг на друга.

Менее высокий, более плотно сбитый, с излишне резкими чертами лица, брат не был похож на утонченного аристократа. Но его уму, а уж тем более, не менее редкому дару, чем у самого Вана, позавидовали бы многие. Вернее, завидовали многие.

Только вот личная жизнь брата даже для Вана оставалась закрытой.