Ромейское царство

От твоего города не отнимаю ничего. За пределами своего рва твой город (Константинополь) не имеет ничего. Если я пожелал выстроить крепость на берегу Босфора, ты не имеешь права мешать мне. Все мне принадлежит: и крепость на азиатской стороне, заселенная турками, и земли к западу (на европейской стороне), незаселенные, так как ромеи не имеют права селиться на них. Разве вы не знаете, как во время наступления венгров на Варну[254] мой отец[255] затруднялся переправиться через пролив, а ваш император[256] привел франкские суда в Дарданеллы, к раздражению мусульман и на потеху гяуров?[257] Тогда мой отец поклялся выстроить крепость на европейском берегу[258], и я исполняю его замыслы. Не мешайте мне распоряжаться в моих владениях и скажите своему царю, что нынешний султан не таков, как прежние, и легко стерпит то, в чем они затруднялись. Если же еще кто явится ко мне по этому делу, с него будет содрана кожа.

Из «Большой хроники» византийского мемуариста, придворного василевса Константина XI, Георгия Сфрандзи (1401 — ок. 1478 гг.), о числе войск, участвовавших в сражении за Константинополь в апреле 1453 г.

Глава 3. […] Еще 10 апреля, сосчитав свой флот и сухопутное — конное и пешее — войско, эмир[259] нашел, что трирем, бирем, монорем, быстроходных кораблей и небольших судов было у него до 420 вымпелов, а войска, которое сражалось на суше, — 258 тысяч человек. Для сопротивления им мужчин внутри города такой огромной величины было 4 973, кроме иностранцев, которых едва насчитывалось 2 000.

Из «Повести о взятии Царьграда» (конец XV в.) Нестора Искандера, православного русича, очевидца и участника последней осады Константинополя.

От шума стрелявших пушек и пищалей, от колокольного звона и крика дравшихся людей, от молний, вспыхивающих от оружия, от плача и рыдания городских жителей, жен и детей казалось, что небо и земля соединились и поколебались. Нельзя было слышать друг друга: вопли, плач и рыдание людей соединились с шумом битвы и колокольным звоном в единый звук, похожий на сильный гром. От множества огней и стрельбы из пушек и пищалей сгустившийся дым покрыл город и войска; люди не могли видеть друг друга; многие задыхались от порохового дыма.

Византийский историк Дука Фокийский (ок. 1400–1470 гг.) об осаде Константинополя весной 1453 г. Хорошо осведомленный автор состоял на дипломатической службе у генуэзских правителей на острове Лесбосе.

Глава 38. […] Часто, выскакивая за ров, вступали ромеи в рукопашный бой с турками, иногда отступая, иногда же захватывая пленных. Но это не приносило ромеям пользы, ибо, по правде сказать, один ромей был против двадцати турок […]. А галатские генуэзцы еще до прихода тирана[260], находившегося еще в Адрианополе, отправили послов, возвещая искреннюю к нему дружбу и возобновляя написанные раньше договора. И он отвечал, что он — друг их и не забыл свою любовь к ним, только чтоб не оказались они помогающими городу […]. А тиран в свою очередь думал: «Дозволю я, чтобы змея спала, до тех пор, пока поражу дракона, и тогда один легкий удар по голове, и у нее потемнеет в глазах». Так и случилось.

Хронист Георгий Сфрандзи (1401 — ок. 1477 гг.) о поведении императора Константина XI в последние часы обороны Константинополя.

Итак, когда все это[261] увидел несчастный император, повелитель мой, то, проливая слезы, стал он призывать на помощь Бога, а воинов побуждал отважней сражаться. Но уже никакой надежды на совместные действия воинов на помощь Божию не было. Пришпорив коня, поскакал он туда, где шла густая толпа нечестивцев: как Сампсон напал он на чужеземцев и в первой же схватке прогнал нечестивцев от стен. Дивное чудо это видели все там находившиеся и смотревшие. Как лев, скрежеща зубами и держа в руке обнаженный меч, он заколол им множество неприятелей, и кровь их рекой стекала с ног и рук его.

Дука Фокийский (ок. 1400–1470 гг.) о гибели Константина XI.