«Всё началось с того, что я заболел. Едва я стал вставать после скарлатины, как начался нефрит, и лучшие врачи, осмотрев меня, заключили, что положение безнадежно»{96}.
Однако в медицинской карте лейтенанта Ромена Гари де Касева, составленной врачом группы «Лотарингия» Бернаром Берко, не значится ни скарлатина, ни нефрит. В графе перенесенных заболеваний указана только ангина, которой Гари болел в феврале 1938 года, находясь на авиабазе в Салон-де-Прованс.
Действительно ли маленького Романа осматривали немецкие специалисты, приглашенные в Вильно? В учетной книге консьержа дома на Велке Погулянке, 16 есть записи о поездке Мины и Романа в Италию и пребывании в Бордигере в период между 25 марта и 28 апреля 1925 года.
Они уехали туда за несколько дней до рождения сводной сестры Романа Валентины, дочери молодой Фриды Боярской, о которой Гари никогда никому не говорил прямо. Дорога от Вильно до знаменитого итальянского курорта Бордигера стоила немалых денег, и уже тот факт, что Мина с сыном туда поехали, доказывает, что семья на тот момент располагала довольно большими средствами. Гари почти не рассказывал об этой поездке, упоминая разве что о том, какое незабываемое впечатление произвело на него море. То самое море, которое он вновь увидит три года спустя, в августе 1928-го, в поезде в Сен-Ремо. Вероятно, дело в том, что на первое путешествие наложился болезненный разрыв родителей. Вернувшись из Италии, Мина с Романом прожили в Вильно не больше трех месяцев. 12 августа 1925 года она забрала сына и села на поезд до Свечан{97}.
В «Обещании на рассвете» Гари пишет, что, уезжая навсегда из Вильно, он нес в своем сердце воспоминание о любви к Валентине, девчонке, придумывавшей для него тысячи ужасных испытаний. Он посвятил ей рассказ «Я ем галошу», который с незначительными изменениями затем включил в «Обещание»{98}. Французы во время Второй мировой войны называли галошами высокие башмаки из очень грубой кожи на деревянной подошве; в польском языке это слово обозначало то же, что и в русском. Гари утверждал, что в доказательство любви к Валентине съел свою галошу по ее требованию. И хотя речь шла о польской галоше, подобное всё равно выглядит вымыслом.
Всё становится яснее, когда узнаешь, что Валентина — его сводная сестра и ей тайно посвящена целая глава «Обещания на рассвете»: в 1942 году она попала в гетто Вильно (Шавнер Гас, дом 3/5, кв. 10), а в сентябре 1943-го была депортирована в лагерь Клуга, где и погибла вместе с матерью и братом Павлом.
7
Как уже говорилось, в своих автобиографических произведениях Ромен Гари ничего не говорит о Свечанах, умалчивая, в частности, что там у него жили бабушка с дедушкой.
Город Свечаны был одним из старейших еврейских поселений в Литве, расположенный среди густых лесов, рек и озер. Евреи поселились здесь в XVI веке. Сам город и его окрестности принадлежали знатному польскому роду Потоцких, чей замок, окруженный парком, находился от него в двух километрах.
Более половины населения Свечан были евреями{99}. Впоследствии многие из них эмигрировали в США и страны Центральной Европы, спасаясь от погромов, проводимых царской полицией после провала революции 1905 года.
Улицы города были мощеными. На главной площади располагался рынок, при котором была коновязь с многочисленными поилками. Особенно бойкая торговля шла в лавочках на первом этаже деревянных домов, окружавших площадь. В рыночные дни суконщики раскладывали товар на прилавках у дверей, а сделки заключались в харчевнях и лавках на Лилсуф Гас, куда крестьяне ходили за водкой. Торговцы овощами и мясники располагались со своими деревянными столами неподалеку от церкви. Местные рыбаки охрипшими голосами зазывали покупателей и размахивали карпами и сельдями. Бедные крестьяне подозрительно, но с вожделением разглядывали выставленный на продажу товар. Больше всего покупателей было там, где продавали коней. Ожидали своей грустной участи напуганные барашки и телята. Под ногами у носильщиков всегда бегали оборванные дети в кепках, из-под которых торчали длинные пейсы. Толпы нищих и убогих в лохмотьях ждали цедаки[14] — куска хлеба или целого обеда — от более удачливых сородичей. По вечерам площадь пустела, провожая пьяных крестьян на постоялый двор, а богатых путешественников — в удобный гостиничный номер.
По берегам судоходных рек, по которым сплавляли лес, стояли мельницы. Город стал довольно крупным лишь потому, что через него проходила железнодорожная линия Вильно — Санкт-Петербург.