Ромен Гари, хамелеон

Великий пианист Артур Рубинштейн, внешность которого соответствовала ожиданиям антисемитов, сумел это преодолеть, и теперь его принимали как виртуоза в самых аристократических дамах — он даже написаплкнигу, чтобы это доказать. Гению всё позволено^{159}.

<…> Посреди толпы стоял мальчик лет двенадцати. Он был некрасив: рыжие кудрявые волосы, толстые губы, крупный нос, глаза без ресниц с красными веками^{160}.

Невозможно дальше зайти в ненависти к самому себе, но несколькими строками ниже ребенок-мученик преображается в искупителя человечества:

Стоя посреди вонючего погреба, этот одетый в грязные тряпки еврейский мальчик, потерявший родителей в гетто, оправдывал мир и человечество, оправдывал Бога. Он играл. Его черты уже не казались уродливыми, а его неуклюжесть — нелепой; смычок в его маленькой руке превратился в волшебную палочку.

Глава о Варшаве завершается рассказом о том, как посмеялись одноклассники, узнав, что скоро Роман уедет во Францию. Как-то раз один из них спровоцировал мальчика, сказав, что его мать — «старая кокотка». Роман не стал плакать и ничего не ответил обидчику, а дома обо всем рассказал матери. Мина, вместо того чтобы пожалеть сына, влепила ему пару пощечин, чтобы впредь тот не уклонялся, а защищал честь семьи, и на повышенных тонах стала ему внушать, что лучше вернуться домой избитым в кровь, чем униженным. В действительности маловероятно, чтобы варшавские мальчишки что-то знали о жизни матери Романа Касева в Вильно, — впрочем, Мину в любом случае нельзя было упрекнуть в недостойном поведении. Над Романом Касевым если и издевались, то, скорее всего, совсем по другой причине. Возможно, его дразнили «жидпахом» и избивали, как это делали со всеми еврейскими детьми в польских школах двадцатых годов. Гари уверяет, что именно после этого инцидента его мать решила эмигрировать и подала заявление в консульство Франции на получение визы. Может быть, ей следовало обратиться к «махеру», который за кругленькую сумму обеспечивал заинтересованным лицам билеты и визы. В Варшаве можно было приобрести поддельную французскую визу отличного качества. Мине советовали ехать через Италию, потому что консульство Франции в Милане свободно выдавало визы гражданам Польши, которые заявляли, что едут во Францию на лечение^{161}.

Роман Касев с матерью были эмигрантами третьей волны, которая включала примерно десять тысяч человек, переселившихся во Францию с 1908 по 1939 год^{162}.

Мине Касев, прибывшей в Ментону 23 августа 1928 года, пришлось разъяснять специальному комиссару Ниццы причины, побудившие ее покинуть Польшу. Она сказала, что связывает особые надежды с Францией, которая всегда давала приют изгнанникам, хотя и понимала, что реальность далека от легенд и мечтаний. Главным для нее было получить вид на жительство, несмотря на то, что она ехала во Францию не работать. Заботясь лишь о том, чтобы ее ложь выглядела правдоподобной, эта гражданка Польши сказала не всю правду. Она не упоминала ни о жуткой юдофобии в Польше, ни о погромах, ни тем более о ее давнишнем членстве в коммунистической организации в Свечанах. Она представилась не беженкой без средств к существованию, а весьма состоятельной дамой, у которой есть все основания проживать во Франции.

Мина не хотела, чтобы ее расценивали как «нежелательную иностранку», которой можно отказать в виде на жительство на Лазурном Берегу. Чтобы ее не выдворили из Франции, она подготовила документы, полностью соответствовавшие требованиям властей^{163}.