Затем Анна Прюкналь спела на польском «Лилового негра» — пошловатую песенку, которую так любила напевать Мина Овчинская, когда Гари был еще ребенком. Некоторые журналисты решили, что это какая-то древнееврейская песня.
Литургии не было, никто не молился вслух. Как сказал священник, это была просто «минута тишины, мира, успокоения, которую каждый провел так, как подсказывали ему его сердце и вера, помня о том, как преклонялся усопший перед истинной любовью»{857}.
Хвалебную речь своему другу произнес генерал Мишель Фуке: «Ромен Гари был одним из тех редких, очень редких людей, кто еще в молодости понял, кем он хотел бы стать в будущем — или, скорее, кем он должен был стать (ибо он видел в этом обязательство, долг). И он достиг своего идеала, и при каких обстоятельствах!» Вспоминая о том авиаторе эскадрильи «Лотарингия», которым был когда-то Гари, он сказал: «Ромен Гари, без сомнения, менее всего походил на солдата: он одевался ультрамодно и небрежно и не слишком точно придерживался расписания, — если только речь не шла о главном: о боевом задании».
Фото М. Дуцева.
В завершение во дворе Дворца инвалидов состоялась военная церемония, в ходе которой отряд военно-воздушных сил отдал последние почести-с фанфарами и барабанным боем — авиатору эскадрильи «Лотарингия»; присутствовали также бывшие участники движения «Свободная Франция» и «Товарищи освобождения». Генерал Симон произнес надгробное слово.
Ни слова не было сказано о его одиночестве, отчаянии и о том, что он сам свел счеты с жизнью.
При проводах усопшего на кладбище Пер-Лашез, где тело писателя должно было быть кремировано в присутствии немногих близких ему людей: Анны де ла Бом, Сюзанны Салмановиц, Лесли Бланш, Диего Гари и Лейлы Шеллаби, — прозвучали траурный марш и «Марсельеза», последнее прости человеку, «у которого не было врагов, кроме врагов Франции», по тонкому замечанию Мишель Мишель.
Бертанья на какое-то время задержался в медленно пустевшем дворе и увидел Диего Гари в длинном темном пальто, одиноко бредущего вслед за катафалком. Фигурой и походкой он настолько напоминал отца, что Бертанья на секунду показалось, будто это Ромен идет за собственным гробом.
Эпилог
За два дня до самоубийства Ромен Гари оставил Роберу Галлимару и Жоржу Кейману указания для публикации «Жизни и смерти Эмиля Ажара» — его литературного завещания. Они были написаны от руки на первой странице рукописи:
Дата опубликования данных сведений определяется Робером и Клодом Галлимарами по согласованию с моим сыном.
Через полгода после гибели Гари Клоду Дюрану, директору издательства «Фейяр», позвонил Поль Павлович, которого тот раньше никогда не видел{858}. Павлович предложил Дюрану немедленно встретиться, чтобы тайно передать какую-то рукопись. Встреча была назначена на воскресенье около трех часов дня в дешевом отеле района Республики. Там Павлович протянул Дюрану пятьсот листов текста и сказал: «Прочтите первые страницы, и вы всё поймете». Клод Дюран незамедлительно принял решение опубликовать эту рукопись.
Поль Павлович связался и с Бернаром Пив