Ромен Гари, хамелеон

В пансион часто приходил Александр Кардо Сысоев, Саша, с которым Гари вместе учился в лицее с 1930 по 1933 год. Он был человеком взбалмошным, и всё время, порой надолго, друзья ссорились, но потом мирились. По словам Сысоева, Ромен с матерью жили скромно, хотя и не бедно. Он Мину не помнит экстравагантной или вспыльчивой женщиной, какой она предстает на страницах романа «Обещание на рассвете». В этой характеристике, скорее, угадывается собственная мать Александра, которая тоже держала семейный пансион «Вилла Лидо» в районе Фаброн, где селились русские эмигранты: генералы и адмиралы царской армии, изгнанные большевиками и ставшие официантами или водителями такси.

«Неэкзотический» русский писатель Владимир Набоков, в чьих произведениях нет ни саней с бубенцами, ни заснеженных просторов, ни пьяниц в кабаках, ни трущоб, ни мистицизма, точно замечает в своем очерке «Николай Гоголь»:

«Пожалуй, тут уместно хоть коротко сказать о его матери, хотя, откровенно говоря, меня мутит, когда я читаю литературные биографии, где матери ловко домыслены из писаний своих сыновей и неизменно оказывают влияние на своих замечательных отпрысков. Нет, тщетно мы будем пытаться вывести писателя из его творений, ибо „всякая реальность есть маска“»^{196}.

Саша Кардо Сысоев, который жил не богаче Касевых, вызывал восхищение Ромена, который завидовал его победам в юношеских турнирах по многим видам спорта и способности с одинаковым успехом заниматься велоспортом — тренером по которому был Игорь Трубецкой, победитель юношеского чемпионата Франции, — теннисом, пинг-понгом, а особенно футболом. Саша играл в первом юниорском дивизионе и участвовал в товарищеских матчах профессионалов.

В воспоминаниях Саши Сысоева мать Гари была «женщиной умной и бойкой на язык, но при этом серьезной, рассудительной и помешанной на хороших манерах». Она говорила на прекрасном, классическом русском языке и около пяти часов церемонно подавала чай на террасе: стелила белые салфетки, ставила десертные тарелочки с малиновым вареньем и печеньем. Страстная детская привязанность Ромена уступила место покорной нежности, порой переходившей в раздражение, когда Мина в его присутствии потчевала посетителей затертыми до дыр приукрашенными рассказами о том, какой Ромен был необыкновенный ребенок. Железной рукой Мина управляла пансионом «Мермон», крохотной, уютной, буржуазной гостиницей с десятком чистеньких приличных номеров, в которых обычно на несколько месяцев останавливались русские со скромным достатком.

После выхода «Обещания на рассвете» Франсуа Бонди, которого в свое время родители отправили в Ниццу готовиться к экзамену на звание бакалавра, потому что в Париже он не выказывал особого прилежания, — из тех, кого называют лоботрясами, но умнейшими лоботрясами! — 17 сентября 1961 года написал письмо своему бывшему однокашнику Ромену Гари:

«Я не отличаюсь излишней сентиментальностью, но, читая „Обещание на рассвете“, плакал, потому что этот роман — сущая правда и он воскрешает твою удивительную, поразительную маму, да и не было нужды что-то здесь придумывать или преувеличивать. Кто из тех, кто был с нею знаком, мог ее забыть? Точно не я, живший у нее в пансионе и видевший, как живет она, и не мои родители, которые, как и я, были взволнованы встречей с ней на страницах этой книги, понравившейся им не только сама по себе, но и безусловной подлинностью изображения той, которая дала жизнь тебе и кому ты дал новую жизнь».