Талия пыталась, находясь в Америке, поддержать Роллана в его борьбе, переводила его статьи и старалась — правда, без успеха, — опубликовать свои переводы (только после войны ей удалось напечатать свой очерк о Роллане, написанный в весьма восторженном тоне, в «Нью-Йорк ивнинг пост»). Она рвалась обратно в Европу, и Роллан ждал ее, собирался даже летом 1916 года познакомить ее с матерью и сестрой. В 1917 году у Талии возник план поездки в Рим (у нее были в Италии друзья и родственники), и Роллан заранее попросил Софию Бертолини оказать покровительство молодой американке: «Это добрая, прелестная, поэтически одаренная натура, из очень хорошей нью-йоркской семьи… Я думаю, что вы ее полюбите и сможете ей помочь советами; она, по своему юному простодушию, нуждается в некотором руководстве, причем так, чтобы она сама этого не заметила…» Но приезд Талии в Европу в военное время наталкивался на разного рода препятствия. Роллан крайне тяжело переносил разлуку с любимой женщиной, с которой ему пришлось расстаться как раз в момент, когда она была ему особенно необходима.
В течение первого года войны у Роллана не раз возникали сомнения: стоит ли продолжать борьбу, в которой он так одинок? Будет ли его голос когда-нибудь по-настоящему услышан? Во Францию его статьи проникали лишь в виде извлечений и отрывков, подчас с большими искажениями. Выход сборника «Над схваткой» в издательстве Оллендорф долгое время задерживался из-за цензурных трудностей.
Зато цензура передала текст одноименной статьи Роллана его давнему противнику, реакционному журналисту Анри Массису, который использовал ее как обвинительный материал в своей брошюре, носившей характер доноса, — «Ромен Роллан против Франции». Травля Роллана в прессе становилась день ото дня более разнузданной, и ни он, ни его друзья не имели возможности дать отпор клеветникам.
Больше того. Роллану становилось все труднее сохранять ту трибуну, которой он в течение почти года пользовался в Швейцарии. Ваньер, редактор «Журналь де Женев», отказался опубликовать его статью памяти Жореса. Роллан проявил настойчивость, и статья появилась. Но стало очевидным, что руководители газеты не расположены портить отношения с правящими французскими кругами — с теми, кто хотел бы обречь неугодного им писателя на молчание.
В июле 1915 года Роллан был встревожен слухами о сепаратных переговорах царской России с кайзеровской Германией. Ему хотелось бы поднять этот вопрос в печати, но печататься было практически негде. Он был надломлен физически и душевно — и записал в дневник
Но и в горном селении Шато д’Экс, куда Роллан уехал на отдых, он продолжал интенсивно вести дневник, откликаясь и на важнейшие международные события и на письма, которые получал в изобилии.
У него постепенно укреплялись контакты с небольшой группой французских социалистов и профсоюзных деятелей, которые остались верны идеям интернационализма. Эти люди — Мергейм, Монатт, Росмер, Амеде Дюнуа — не пользовались большим влиянием, но они видели в Роллане ценного союзника и, насколько могли, старались помочь распространению его статей во Франции.
Мало-помалу расширялся и круг единомышленников Роллана среди писателей, деятелей культуры разных стран. Он познакомился, в частности, с Германом Гессе, немецким прозаиком и поэтом, жившим постоянно в Швейцарии. Еще в конце 1914 года Гессе попытался в свойственной ему мягкой, сдержанной манере усовестить своих соотечественников, охваченных военной истерией. Роллан вступил с ним в переписку, они встретились — и нашли общий язык.
25 августа 1915 года Роллану написал Роже Мартен дю Гар, призванный в армию и находившийся в автомобильных войсках. Оказалось, что он впервые узнал об антивоенных статьях Роллана… благодаря пасквилю Анри Массиса! Обвиняя Роллана в антипатриотизме и прочих смертных грехах, Массис вместе с тем, сам того не желая, помог многим французским читателям (конечно, не одному только Мартен дю Тару) познакомиться с полным текстом статьи «Над схваткой», которую он дал в виде приложения к своей брошюре.
«Какой глоток свежего воздуха, наконец-то, наконец-то! — восклицал Роже Мартен дю Гар. — Я преобразился, помолодел, мне больше чем когда-либо захотелось жить, и дожить до будущих времен! Я сейчас не в состоянии рассуждать и спорить. И не хочу. Скажу одно: первый глоток чистого воздуха, пожалуй, единственный за целый год, если не считать нескольких писем от очень малочисленных друзей, я снова получил благодаря вам. Я почувствовал потребность сказать вам спасибо и еще раз заверить в моей почтительной симпатии».