Ромэна Мирмо

Андрэ де Клерси отнюдь не был ни шпионом, ни надсмотрщиком. Предоставляя брату жить и действовать как ему вздумается, он ограничивался тем, что выказывал Пьеру глубокий интерес и глубокую преданность, хоть они и казались немного холодными и безмолвными. Эта сдержанность ни в чем не мешала проявлениям внимания, которое мы оказываем дорогим существам. С другой стороны, хоть он и не был ни слишком наблюдателен, ни слишком любопытен к чужим делам, его любовь к брату делала его в достаточной мере прозорливым. И он не мог не заметить того радостного волнения, в которое повергало Пьера присутствие Ромэны Мирмо.

Действительно, Андрэ уловил несколько взглядов, брошенных Пьером на Ромэну, которые понял бы самый неискушенный глаз и которыми себя неопровержимо выдает зарождающаяся страсть. Он разгадал смысл некоторых интонаций, некоторых замешательств, некоторых вспыхиваний. За последние недели эти признаки повторялись настолько часто, что их истинное значение не могло подлежать сомнению. Что Пьер любит Ромэну Мирмо, казалось Андрэ де Клерси совершенно очевидным, столь же достоверным, как если бы Пьер сам признался ему в своей любви.

Единственное, в чем Андрэ не был вполне уверен, так это в природе этой любви. Было ли это одно из тех легких увлечений, быстрых и сухих, которые загораются, пылают и гаснут, не оставляя после себя слишком горького пепла? Было ли это нечто более серьезное и глубокое, что могло бы иметь для Пьера действительное значение и оставить в его жизни прочную память о себе? Андрэ де Клерси не знал, что думать. У молодых людей любовь своеобразна и обманчива. Иная страстишка принимает у них вид великой страсти, иная подлинная страсть рядится во внешность страстишки. Молодые люди нередко склонны скрывать свои чувства или же выражать их преувеличенным образом. Эта их скрытность и эти преувеличения проистекают столько же из неопытности, сколько из робости. Они то не умеют, то не решаются выразить именно то, что они чувствуют. Молодых людей часто обвиняют в том, что они нескромны в любви; их скорее можно было бы упрекнуть в замкнутости.

Это соображение мешало Андрэ де Клерси вызвать брата на откровенность. Пьер не пошел бы на нее, не из недоверия, а потому что ему было бы трудно сделать признание. К тому же по своей природе Андрэ не был бы способен на такого рода допрос. Поэтому о любви Пьера к мадам Мирмо ему оставалось знать только то, о чем он мог судить по внешности. Между тем у Андрэ не было никаких сомнений, что эта любовь существует, и на этот предмет и на это обстоятельство и были направлены его размышления и догадки. Какое влияние будет иметь эта любовь на жизнь Пьера? Андрэ де Клерси не без тревоги задавал себе этот вопрос.

Ему всегда хотелось как можно меньше вмешиваться в жизнь Пьера. Когда он увидел, что у того развивается страсть к действию, он немного удивился, но отнесся с уважением к этим новым склонностям. Он счел более благоразумным не пытаться противоречить. В конце концов, по какому праву стал бы он мешать стремлению Пьера к жизни свободной и сильной? В сущности, разве не вполне естественно, что у Пьера, в цвете молодости, есть энтузиазм, увлечения, желания, потребность двигаться, вырваться на волю? Разве это, скорее, не счастливые задатки? Андрэ достаточно страдал от нерешительности, уныния, безволия, от этого пессимизма, который омрачил его молодые годы, чтобы не желать своему брату не ведать этих мучительных пут. Ах, только бы Пьер не знал никогда этой холодной тоски, которую он пережил! Только бы он не проникся этим мрачным сознанием бесполезности всех усилий, которое сломило его, сделало почти неспособным к жизни! И Андрэ де Клерси говорил себе: что угодно, только не эта дрожь небытия, не эта жажда смерти, которую ему удалось преодолеть лишь ценой сурового стоического усилия, потребовавшего от него напряжения всего его существа и оставившего после себя нечто вроде душевного онемения. Да, что угодно, только не бессилие жить! Пусть Пьер будет неосторожен, безрассуден, беспорядочен, но пусть он живет, пусть живет!