Ромэна Мирмо

И в самом деле, теперь, перед рампой, золотые статуэтки плясали. Это был медленный, осмотрительный, ученый танец при котором торс оставался неподвижным и лицо безмолвным, в то время как руки и ноги двигались с осторожным изяществом. То сходясь, то расступаясь, плясуньи выполняли хитроумные фигуры. Они изображали встречи, приветствия, совещания. Загадочной мимике вторили редкие аккорды инструментов. Это было непонятно и красиво, но ожидание зрителей было обмануто. Эти молчаливые и размеренные движения сбивали их с толку. Они рассчитывали на что-то более шумное, более грубое, более пряное, более возбуждающее, чем этот копотливый и священнодейственный балет. Им хотелось судорог и прыжков. Неужели этот малайский султан, недвижимо и равнодушно взирающий на этих мудреных плясуний, не вскочит вдруг с места и, выхватив огромную кривую саблю, не скосит к своим ногам несколько желтых головок в золотых тиарах? Но нет! Потонув в кресле, сложив руки на эфесе парадной сабли, Тимолоорский монарх, в муслиновой чалме с самоцветным султаном, словно спит и видит сны!

Публика начинала откровенно скучать. Толстая дама, сидевшая рядом с Пьером де Клерси, громко зевнула. Его самого маленькие танцовщицы на сцене интересовали только наполовину. Эти чуждые создания не вызывали в нем ни малейшего чувственного любопытства. Они были чем-то таким нереальным, таким фантастическим, таким далеким! Надо было быть, поистине, месье Клаврэ, чтобы приходить в восторг от малайских кукол в усеянных звездами тиарах, с колдовскими пальцами, заканчивающимися острыми золотыми наперстками!

Он перестал на них смотреть. Вдруг трубные звуки снова привлекли его внимание к сцене. Она была пуста. Плясуньи исчезли. Тимолоорский султан, окруженный свитой, направлялся в глубь театра. Спектакль был окончен. Грянули аплодисменты, за которыми последовали шумные клики; потом началось беспорядочное отступление. Шагали через стулья; торопились, толкались. Публика спешила к выходу с такой же стремительностью, с какой она старалась войти. Видя эту давку, месье Клаврэ предложил переждать тех, кому не терпится. Ему стало как-то грустно.

— Тебе не кажется, Андрэ, что эта пустая сцена напоминает погасший очаг? Эти крошки были очень милы. Они были похожи на золотые огни. Смешные маленькие женщины, что они будут думать, когда вернутся к себе на родину?

И месье Клаврэ мысленно провожал путешественниц. Скоро пароход понесет их по знойным морям. После долгих дней пути они пристанут к родному острову, и двери священной пагоды захлопнутся за ними навсегда. Еще несколько лет они будут плясать, потом их гибкие руки и ноги потеряют проворность, их легкое тело иссохнет, золотая тиара закачается на трясущейся голове, и им придет конец как всему на свете, потому что жизнь коротка и время проходит раньше, чем мы успеваем осуществить наши мечты. Так бывает везде и со всеми, так будет и с этими маленькими плясуньями с острова Тимолоор, и с каждым из зрителей, рукоплескавших их тоненьким, подвижным призракам, экзотическим и золотым!

Месье Клаврэ, Андрэ и Пьер де Клерси вышли последними из садового театра. На широкой прогалине Кателанского луга было еще рассеяно немало народу, но ядро толпы уже разошлось. Издали доносился шум экипажей и гудение отъезжающих моторов. Перекликались голоса. От лужайки подымался запах теплой травы, и очертания деревьев, освещенных фонарями, выступали на звездном небе.

— Настоящая восточная ночь! Слов нет, лето старается для Тимолоорского султана, но пора и домой. Как тебе кажется, Андрэ? Мадам де Вранкур, должно быть, уехала.

Пьер де Клерси не слушал того, что говорил месье Клаврэ. Он уже некоторое время следил за молодой женщиной, которая переходила от группы к группе, словно ища кого-то. Лица ее Пьер не видел, но его поразило особое изящество всего ее облика. Она была в шляпе с цветами и широком развевающемся пальто. Когда она подошла ближе, у Андрэ де Клерси вырвалось удивленное восклицание, на которое отозвался веселый и открытый смех.

Месье Клаврэ обернулся:

— Да ведь это Ромэна Мирмо!

— Она самая, дорогой месье Клаврэ. Да, Ромэна Мирмо, собственной персоной. Сознайтесь, что вы не ожидали встретить ее здесь сегодня? И вы тоже, не правда ли, месье де Клерси?

Мадам Мирмо подошла, смеясь, с протянутой рукой. Она продолжала:

— Да, я приехала сегодня утром из Марселя, куда меня доставил третьего дня бейрутский пароход. И так как морем мы ехали отлично, а в вагоне я все время спала, Берта де Вранкур пригласила меня с собой на этот праздник в Булонском лесу. Я, разумеется, согласилась; но только вот я отвыкла от толпы и потеряла Берту из виду в этой толкотне. Что вы хотите, я стала чем-то вроде гаремной женщины за пять лет восточной жизни… Ведь это с вами ваш брат, не правда ли, месье де Клерси?