Ромео с большой дороги

– Вот и чудесно, – открыла глаза Эмма, когда я замолчала. – Садись, Даша. С огромным удовольствием ставлю «пять». Можно было бы еще попросить тебя рассказать биографию Гюго, но лучше сделаю это сама. Итак, новая тема: Виктор Гюго. Великий сын Франции, автор книг… Минуточку, дети, в чем дело, почему не записываем?

Я, пытаясь скрыть хохот, опустила подбородок на грудь, а наша староста сдавленным голосом ответила:

– Простите, Эмма Сергеевна, звонок на перемену, нам надо в другой корпус бежать.

– Действительно, – закивала доктор наук, глянув на часы. – Запишите домашнее задание: Виктор Гюго. Васильева, готовься, давно тебя не вызывала!

Прогнав сейчас от себя это ненужное воспоминание, я обогнула дедушку-охранника и оказалась в небольшом коридоре. Пахло тут хлоркой, супом и какими-то лекарствами. Боясь поскользнуться на блестящей бело-желтой плитке, я тихо пошла вперед и уперлась в стол, за которым восседала бабуся, читавшая газету.

– Здравствуйте, – вежливо сказала я.

Старуха не пошевелилась.

– Добрый день, – повысила я тон.

Ответа не последовало.

– Здрассти! – заорала я.

Старуха медленно отложила газету, сняла очки и вполне миролюбиво спросила:

– Че вопишь?

– Так не отвечаете, – растерялась я, – думала, не слышите.

– С ушами у меня полный порядок, – скривилась бабка. – Посещения у нас до часу дня. А ты когда явилась?

– Еще двух нет, – решила поспорить я.

– Все равно отдыхать пора, а не шляться. Завтра приходь! Ты, кстати, к кому?

– К Кулькиной, – бойко ответила я и полезла в сумку за кошельком. Сейчас выну «пропуск», не слишком крупную, но вполне приятную бумажку…

– К Алевтине? – вдруг оживилась старуха.

– Да.

– Ступай живо, – неожиданно заявила дежурная, – палата номер восемнадцать, койка слева, у окна.

Очень удивленная ее странной добротой, я сделала несколько шагов по плитке, потом обернулась и изумилась еще больше. Отчаянно хромая, бабушка со всей доступной ей скоростью неслась по коридору в обратном направлении.

Дверь, украшенная косо написанной цифрой «весемнадцать», оказалась последней. Я поскреблась в створку, не услышала никаких звуков в ответ и осторожно потянула за железную скобу, исполнявшую роль ручки.

В нос ударил затхлый, крайне неприятный запах, перед глазами открылась печальная картина: шесть кроватей, выкрашенных белой краской, столько же облупившихся тумбочек, в углу раковина, в которую из ржавого крана мерно капает вода. Я бы быстро сошла с ума от этого монотонного «кап, кап, кап», но обитательницы малоуютной комнаты, очевидно, привыкли к дискомфорту.

Около трех коек высились капельницы, на полу стояли оббитые эмалированные судна.

– Здравствуйте, – шепотом просвистела я. – Вы спите? Кто из вас Кулькина? Алевтина, отзовитесь!

– Не старайся, – донеслось из угла, – овощи они.

– Кто? – не поняла я и пошла на звук.

– Растения, – повторила женщина, несмотря на духоту, замотанная в платок, – лежат камнями. Я Леся, а вы кто?

– Даша, – растерянно ответила я. – Кто из них Кулькина?

Леся хмыкнула:

– Не знаю.

– Но ведь в одной палате лежите.

– Меня только вчера из больницы привезли.

– Что с вами? – помимо воли полюбопытствовала я.

– Перелом позвоночника, – пояснила Леся. – Ходить не могу, машиной сшибло, только и остается, что лежать.

– Вот беда!

– Наоборот, везение! – радостно воскликнула Леся. – В больнице так хорошо: кормят, поят, кровать своя, белье, лекарства дают. Люди тут хорошие, в смысле медперсонал, не злые. Пройдет теперь моя старость в комфорте, а то раньше мучилась – что со мной будет, кто приглядит, стакан воды подаст? Некому. Одинокая я, по возрасту в тираж вышла, работать не могу.

– Сколько же вам лет? – удивилась я, всматриваясь в лицо, на котором практически не имелось морщин.

– Тридцать, – спокойно ответила Леся.

– Сколько? – вздрогнула я.

– Четвертый десяток пошел.

– И уже на пенсию ушли?

Леся поправила платок.

– Я у «мамки» служила, клиентам молодых подавай, и чего…

Конец предложения утонул в шуме: дверь отлетела в сторону, в палату ворвалась полная дама в белом халате и шапочке, сильно смахивающей на поварской колпак.

– Зина! – заголосила она. – Отчего у них судна полные?

– Ща уберем, Антонина Петровна, – запищало из коридора.

– Безобразие!

– Уже уносим.

– Полы грязные!

– Помоем.

– А у этой тарелка на тумбочке!

– Так не жрет, – оправдывалась старуха-дежурная, хватая ночные горшки, – нос воротит от каши.

– Кормить надо, – сурово сдвинуло брови начальство.

– Пытались, не хочет!

Антонина Петровна уперла руки в бока.

– Следует после трех неудачных попыток убрать еду и доложить врачу. А ты грязь развела! Мухи летают! Еще подобное повторится, выгоню.

– Простите, Христа ради, – кланялась бабка, – недосмотрела.

Антонина Петровна поправила колпак и вновь посыпала распоряжениями:

– Посуду на кухню, пол отмыть, тумбочки протереть, контингент вывезти в коридор и проветрить палату!

– Есть! – вытянулась в струнку нянька.

Мне тоже отчего-то захотелось сделать поворот через левое плечо и строевым шагом выйти в коридор.

Антонина Петровна внезапно потеряла интерес к бабке и обратила лицо грозно сведенными бровями в сторону посетительницы.