Ромео

Их взгляды встретились, и она тут же отвернулась, переключив внимание на Вагнера и Аллегро. Они держались в сторонке, подальше от траурной процессии и прессы. Вагнер стоял по стойке «смирно». На нем был синий костюм итальянского покроя, белая рубашка, репсовый галстук в сине-зеленую полоску и авиаторские темные очки. К чему они? Чтобы не жмуриться от яркого солнца или чтобы скрыть слезы?

Аллегро наконец переоделся. Выходит, у него было по крайней мере два костюма. Правда, сегодняшний был немногим лучше прежнего. Мерзкий тускло-коричневый цвет, узкие лацканы, вытянутые на коленках брюки, которые он явно забывал подтягивать, когда садился. Но все-таки он не был таким мятым, и, кроме того, она заметила еще и вполне приличный галстук. Интересно, он так же одевался на похороны других жертв Ромео?

Сара готова была поклясться, что Аллегро и Вагнер явились не только за тем, чтобы отдать последний долг усопшей. Или уронить слезу. Это было видно по тому, как Аллегро внимательно вглядывался в лица собравшихся, а Вагнер то и дело наклонялся к партнеру и что-то ему нашептывал.

Взгляд ее переместился на фотографа, стоявшего слева от Вагнера. Сара предположила, что он тоже из полиции. Должно быть, фотографировал и похороны других бедняжек. Выискивал повторяющиеся физиономии?

Подозревали ли они, что среди присутствующих находится Ромео? Допускали, что похороны — тоже часть придуманного им ритуала? Что для него так важно присутствие на траурной церемонии? Может, он смаковал процесс погребения своих жертв? Или наслаждался горем тех, кто их оплакивал? Психология вампира. Мерзкого извращенца. Но разве не таков этот Ромео?

Стоявший за ее спиной мужчина начал шумно всхлипывать. Она обернулась. Это был пациент Мелани. Роберт Перри. Сегодня утром, до начала траурной церемонии в похоронном бюро, он представился ей и, еле сдерживая слезы, горячо выразил свои соболезнования.

Перри действительно вел себя, скорее, как безутешный любовник, нежели как пациент. Неужели у них с Мелани была связь, как предположил Аллегро? Трудно поверить. Скорее всего, это была фантазия Перри. Выдача желаемого за действительное — так объяснили бы этот феномен Мелани и Фельдман. Пациентам свойственно влюбляться в своих психиатров. И воображать, будто врачи отвечают им взаимностью. Это естественно. Предсказуемо. Нормально.

Не лукавит ли Перри? Сара вспомнила, каким несчастным выглядел он, когда делился с ней своими переживаниями по поводу смерти Мелани. Что его так потрясло? Ее смерть? Или жестокое убийство, которое он совершил?

Убийственная ярость захлестнула ее. Она вновь перевела взгляд на детективов. Считают ли они Перри главным подозреваемым? Очевидно, у них нет прямых улик против него, иначе ему уже было бы предъявлено обвинение. Вообще, похоже, что с уликами у полицейских дела обстоят неважно. Убиты пять женщин. В том числе и их эксперт-консультант. А они даже не нащупали следа.

Перри несколько поутих. Сара краем глаза взглянула на него и заметила, что его утешает высокая эффектная женщина лет тридцати. Ее безупречная кожа была смуглой. Одета она была в серое шелковое платье простого покроя с застежкой из перламутровых пуговиц, которая тянулась до самого подола. Две нижние пуговицы были расстегнуты, и Сара углядела в разрезе крепкие мускулистые икры.

Отвлекшись от ног незнакомки, она перевела взгляд на ее короткую стрижку и крупные серьги-кольца в ушах. И вдруг ее пронзила догадка. Она узнала в женщине ведущую телепередачи «Опасная грань». Эмма. Какая-то Эмма. Что делает на похоронах эта помойная тележурналистка? Как, черт возьми, она сюда проникла? И еще имеет наглость утешать главного подозреваемого. Уговаривает Перри показаться в ее шоу? Доит из него информацию с пикантными подробностями о том, как он обнаружил изуродованное тело психиатра? Можно представить, как после этого подскочит рейтинг ее программы.

Возможно, Сара и не умела скорбеть, но оставаться равнодушной не могла. Она чувствовала себя взбешенной, оскорбленной тем, как грубо вторгались в ее жизнь посторонние, и в то же время ее не покидало ощущение собственной беспомощности. Она была бессильна что-либо изменить.

После похорон Сара, подойдя к черному «фиату» Берни, заметила нависшую над ней тень. Она нервно обернулась и оказалась лицом к лицу с телеведущей.

— Я — Эмма Марголис. — Она протянула Саре руку.

— Я знаю, — холодно сказала Сара. Она заметила щербинку, мелькнувшую в белоснежных передних зубах Эммы. Впрочем, это не портило ее холодной безупречной красоты.

Сара не ответила журналистке рукопожатием, и та спокойно опустила руку.

— Боюсь, что мое «сожалею» прозвучит банально, но поверьте в искренность моих чувств. Мне очень нравилась ваша сестра. Мы дружили…

— Что вы хотите? — жестко прервала ее Сара.

— Я веду телевизионное шоу…

— Это мне тоже известно, — перебила ее Сара, и лицо ее посуровело.

Эмма Марголис кивнула головой.

— Да, — произнесла она, всем своим видом выражая понимание.