Ромео

— Тебе нужно посетить специалиста и снять стресс, Сара, — со сдержанной настойчивостью порекомендовал он. — Если ты и дальше будешь все держать в себе, дело кончится плохо.

А как же ты, Фельдман? Разве ты не обременен грузом тайных переживаний?

— Он хочет видеть тебя, Сара.

Она расслышала только голос Фельдмана, но не то, что он произнес.

— Твой отец, Сара, — сказал Фельдман. — Он спрашивает о тебе с тех пор, как проснулся. Ты как, настроена повидать его?

— Ты уверен, что он спрашивал обо мне?

— Кроме тебя у него никого не осталось.

Она хрипло рассмеялась.

— Ирония судьбы, ты не находишь? В конечном итоге кривая жизни вывела его на меня.

Фельдман печально вздохнул.

— Сара, Сара. Помирись с ним. Это нужно в первую очередь тебе. Твой отец, может, и был блестящим, выдающимся психиатром, но не думай, будто я не в состоянии оценить его промахи как родителя. Я знаю, что из вас двоих он всегда выделял Мелани. Что ты очень долго жила в тени своей сестры. Что, лишившись матери, которую считала своим единственным союзником, ты почувствовала себя обманутой, никому не нужной. И все эти годы ты отчаянно пыталась подавить в себе растущую боль и обиду, поскольку боялась, что эти чувства сломят тебя. Но сейчас, Сара, как раз такой момент, когда они начали прорываться наружу. Вот почему ты так ранима и вспыльчива. И что особенно меня тревожит, так это ослабление защитных функций твоей психики.

— Я вполне владею собой.

Фельдман покачал головой. Ее ложь была для него очевидна.

— Если бы не эта чудовищная трагедия, ты еще смогла бы продержаться. Блокируя память о прошлом, отрицая реальность.

Она закатила глаза.

Фельдман был непреклонен.

— Ты вправе задать вопрос: какую реальность я имею в виду?

— Я не стану этого спрашивать, — сухо сказала она.

— А реальность состоит в том, Сара, что тебе не убежать от прошлого, ты его заложница. И связана им по рукам и ногам.

— Проповедь окончена, отец Фельдман?

— Ты не сможешь расстаться с прошлым, пока не выяснишь для себя, что именно удерживает тебя в нем и от чего ты не в силах освободиться.

— Это Мелани наговорила тебе весь этот вздор? Освободиться, говоришь? А ты знал, от чего хотела освободиться она? Ты знал, о чем она втайне мечтала? — Эта гневная тирада только и удержала Сару от отчаянного желания наброситься на доктора с кулаками.

— Мы сейчас говорим не о Мелани.

— Нет, мы оба думаем о ней. Потому что никто из нас не в состоянии освободиться от Мелани, разве не так, Фельдман? — Это был уже не вопрос, а, скорее, обвинение.

Фельдман мог бы попытаться опротестовать его. Но он этого не сделал.

Отец сидел в кресле у окна своей гостиной, безмятежно созерцая идеально ухоженные сады. Сара не видела отца целую неделю, и он показался ей каким-то усохшим. Лицо его было изможденным, плечи поникли, руки безжизненно свисали с подлокотников.

Приглядевшись повнимательнее, она заметила кардиомонитор, к которому был подключен отец.

Когда за Сарой закрылась дверь, отец даже не повернул головы, чтобы посмотреть, кто вошел, хотя она намеренно кашлянула, давая понять, что он не один в комнате.

— Папа?

Он не ответил.

Она в нерешительности топталась возле двери.

— Ты хотел меня видеть, папа?

— Облачно сегодня.

Она посмотрела в окно.

— Да.

— Как ты думаешь, будет дождь?

— Вполне возможно.

— Ты вечно отказывалась надевать плащ в дождь.

— Я до сих пор не ношу плащей.

— Помнишь тот ярко-желтый макинтош?

Сара чуть нахмурилась, пытаясь вспомнить. Ярко-желтый макинтош? Да, кажется, вспомнила. Такие носят рыбаки на Мэйне.

— Это был макинтош Мелани, — хрипловатым голосом произнесла она.

— Да. Мелани, — эхом отозвался отец.

Имя Мелани повисло в воздухе. Отец обернулся и посмотрел на дочь. Сара в очередной раз мысленно отметила, что разрез и цвет его глаз были в точности такими же, как у Мелани.

— Она действительно умерла, Сара?

Мускул дрогнул на ее щеке. Ей захотелось подбежать к отцу, уткнуться ему в колени и… и что дальше? Молить о прощении за то, что она осталась в живых? Предложить отцу сделать теперь ее своей любимицей? Просить о том, чтоб они стали ближе друг другу перед лицом обрушившегося на них горя?

В памяти всплыла фраза, брошенная Фельдманом: «Кроме тебя у него никого не осталось».

А у меня? Кто остался у меня?

— Я задал тебе вопрос.

Резкий тон отца вывел ее из задумчивости.

Она тут же почувствовала себя слабой и беспомощной, колени задрожали.

— Да. Да, Мелани умерла. — Голос ее прозвучал бесстрастно. Никаких эмоций. Так легче. Гораздо легче.

Он отвернулся, опять уставился в окно. Она ожидала, что отец закричит, обрушит на нее свой гнев, ярость, отчаяние. Ее бы даже не удивило, если бы он вскочил с кресла и бросился на нее с кулаками. Ты виновата. Ты виновата. Непослушная девчонка. Ничего не можешь сделать как следует.