Ромовый дневник

Впрочем, это была чистой воды мастурбация, ибо в глубине души мне не хотелось ничего, кроме чистой постели, светлой комнаты и чего-то устойчивого, что можно называть своим хотя бы до тех пор, пока я сам от этого не устану. У меня росло жуткое подозрение, что я наконец перевалил через гребень, и самым худшим во всем этом деле было то, что я не чувствовал совсем никакой трагедии, а лишь усталость и что-то вроде комфортной обособленности.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

На следующее утро я на полной скорости помчался в Фахардо. Я нацеливался на одну операцию с недвижимостью, но дело приняло скверный оборот, и мне пришлось его бросить. На обратном пути я остановился у придорожного киоска и купил ананас. По моей просьбе продавец разрезал его на маленькие кусочки, и я ел их, пробиваясь вперед в плотном потоке машин. Спокойно крутя баранку одной рукой, я для разнообразия наслаждался роскошью полного контроля над собственным передвижением. На следующий уикенд, решил я, непременно поеду в Понсе, на южное побережье.

Когда я тормознул у редакции, Моберг как раз выбирался из своей машины.

— Надеюсь, ты вооружен, — сказал я. — А то при твоем появлении у папаши Лоттермана совсем крышу снесет.

Моберг рассмеялся.

— Мы пришли к компромиссу. Он заставил меня подписать бумажку, где говорится, что я отдам ему машину, если из вас троих кто-то свалит.

— Черт побери, — вырвалось у меня. — Йемон уже говорит об отъезде.

Он снова рассмеялся.

— А меня не колышет. Хрен с ним, с Йемоном. Я все что угодно подпишу. Подумаешь, большое дело.

— Эх, Моберг, — сказал я, — псих ты ненормальный.

— Ага, — согласился он. — Ненормальней некуда.

Лоттерман весь день не показывался. Сала заявил, что он кружит по банкам, пытаясь получить ссуду и продолжить выпуск газеты. Это был всего лишь слух, но все в редакции говорили так, словно конец уже наступил.

Около трех позвонил Йемон и сообщил, что побывал у Сандерсона.

— Попросил меня несколько дерьмовых статеек сбацать, — сказал он. — И пообещал, что даст баксов по тридцать за каждую. Вперед он, впрочем, ничего не дал.

— Уже неплохо, — отозвался я. — Поработай с ним хорошенько и потребуй чего-нибудь покрупнее — денег у него больше, чем у Господа Бога.

— Угу, — пробормотал Йемон. — Пожалуй. Мне бы получить одну штуковину сотен на пять — тогда бы точно хватило, чтобы отчалить.

Примерно через час позвонил Сандерсон.

— Сможешь к семи утра в четверг подъехать в аэропорт? — спросил он.

— О Господи, — выдохнул я. — Наверное.

— Придется подъехать, — сказал он. — Рассчитывай, что будешь занят почти весь день. Зимбургер хочет вернуться дотемна.

— Я не вернусь, — сказал я. — Поеду на Сент-Томас — на карнавал.

Сандерсон рассмеялся.

— Я должен был догадаться, что тебя что-то подобное привлечет. На твоем месте я бы держался подальше от города. Местная публика совсем звереет. Лучшие вечеринки проходят на кораблях — на всех яхтах там тоже свой карнавал.

— Я никаких планов не строю, — ответил я. — Просто отправлюсь туда и окунусь в славное расслабляющее пьянство.

После работы я заехал к Сале и забрал свою одежду, а потом отправился на новую квартиру. Разговаривать с хозяйкой настроения не было, так что оставалось только положить кое-какие вещи в шкаф и поставить немного пива в холодильник. Все остальное было уже в наличии: простыни, полотенца, кухонные принадлежности — всё, кроме еды.

Теперь это был мой дом, и он мне нравился. Я хорошенько поспал, затем доехал до небольшого кольмадо и купил немного яиц и бекона на завтрак.

На следующее утро я уже готовил бекон, когда вдруг вспомнил, что забыл купить кофе. Тогда я поехал к отелю «Кондадо-Бич» и позавтракал там. Купив номер «Таймс», я поел в одиночестве за небольшим столиком на лужайке. Заведение отличалось дороговизной, и шансы встретить там кого-то из редакции были ничтожны. Те из газетчиков, которые не заявлялись к Элу, обычно торчали в ресторане «Прибой», многолюдном заведении прямо на пляже у самой окраины городка.

Весь день я провел на берегу, пытаясь выяснить, закроется в связи с забастовкой газета или нет. Перед тем как отбыть, я сказал Шварцу, что весь следующий день меня не будет; якобы я чувствовал, что заболеваю.

— О Господи, — пробормотал Шварц. — Вы, парни, совсем как крысы на тонущем корабле. Сала весь день занимался в темной комнате своей халтурой, а Вакдервица я застукал, когда он по международной в Вашингтон звонил. — Он покачал головой. — Ни в коем случае нельзя устраивать панику; почему бы вам, парни, не успокоиться?

— Я спокоен как индейский вождь, — отозвался я. — Просто мне нужен день, чтобы поправить делишки.

— Ладно, — устало выговорил Шварц. — В конце концов, это не мое дело. Поступайте как знаете.