Обмен взаимными претензиями, происходивший как в глаза, так и за глаза, привел к пересмотру контрактных обязательств обеих сторон. Согласно новой договоренности студии с Рейганом, ему было предложено 75 тыс. долл. за фильм с условием, что в последующие три года он будет сниматься ежегодно в одном фильме. На тех же условиях Рейган подписал контракт на 5 фильмов и со студией "Юниверсал". Условия с учетом сложившейся ситуации были неплохими, но для того, чтобы они выполнялись, необходимо было сниматься. Хороших ролей ему не предлагали, да и плохих было не так уж и много. Лично он был готов согласиться на любую предложенную ему роль. В последующие годы он сыграл в нескольких "вестернах", причем роли в этих фильмах были ему предложены скорее в признание его мастерства в верховой езде, чем из каких-либо творческих соображений. В "Бонзо, пора спать" ему пришлось подыгрывать главному персонажу, роль которого исполнял шимпанзе (кстати сказать, отчаянно ненавидевший Рейгана). Начинал сказываться и возраст вместо ролей молодых людей приходилось уже играть роли отцов взрослых детей. ("Я думал что они меня загримируют чтобы я выглядел пожилым, может быть, посеребрят мои виски, — шутил, не скрывая горечи, Рейган, — но они только умыли меня и вытолкнули на съемочную площадку".) Никакого удовлетворения эти роли ему не доставляли, как, по всей видимости, не доставляли они особого удовольствия и кинозрителям тех лет.
Рейган не раз утверждал, что он принес свою артистическую карьеру в жертву деятельности на посту президента гильдии, однако он явно кривил душой: ни для кого не составляло секрета, что его пьянила роль могущественного профсоюзного вожака и связанная с его новым общественным положением известность. Он часто выступал с политическими заявлениями и речами, его приглашали на званые обеды и приемы, в ходе которых он с готовностью высказывался по животрепещущим вопросам, пользуясь случаем вновь и вновь осудить "безнравственный коммунизм". Чем глубже он проникал в мир профессиональной политики, тем консервативнее и жестче становилась его позиция. Его все чаще и чаще видели в обществе сильных мира сего, могущественных хозяев голливудской киноиндустрии, с которыми он уже на равных обсуждал меры по обузданию излишне активной, по мнению владельцев киностудий, деятельности отдельных профсоюзов и решал судьбу тех из своих коллег-актеров, которые не понимали всей важности борьбы с "засильем коммунистов в Голливуде". Кое-кто из его коллег считал, что в эти годы Рейган пытался за счет других актеров спасти свою быстро увядающую артистическую карьеру.
А тем временем Джейн Уайман испытывала расцвет своих творческих сил. Ее популярность среди кинокритиков и рядовых кинозрителей росла чуть ли не в обратной пропорции с потерей популярности Рейганом, не находившим, по словам Дж. Уайман, себе места от чувства творческой безысходности. Возможно, конечно, что помимо этого чувства Рейганом владело и чувство отнюдь не "белой зависти" к успехам жены, но не это обстоятельство явилось причиной их разрыва. После развода Мэри Пикфорд с Дугласом Фэрбенксом, блистательной голливудской пары 30-х годов, развал семьи Рейганов был самой сенсационной новостью в этой категории новостей. "Джейн и Рональд всегда были прообразом всего самого хорошего в Голливуде, — публично печалилась их общественная сваха Луэлла Парсонс. — Именно поэтому эта новость воспринимается столь болезненно. Именно поэтому мы так энергично боремся, чтобы они поняли, что происшедшее между ними не может быть таким значительным, чтобы привести к их окончательному разрыву"15
. Но Джейн Уайман уже приняла решение и не была намерена от него отступать. Один из голливудских журналов писал в декабре 1946 г., что уже тогда Дж. Уайман могла в запальчивости выговаривать мужу: "Отстань от меня, ты мне надоел. Иди и исправляй мир. Может быть, после того, как ты его исправишь, я заговорю с тобой".