Рондо

В то же время я вспомнил, чем пополнилась и закончилась история с Горелым. Кусматов упускать, удачно подвернувшийся, случай не хотел. Сразу оговорюсь, он не превратился в правдоруба или подлинного искателя истины и справедливости. Он не вышел из системы контролируемого российского правопорядка. Нет, конечно, нет! Он был дитем, порожденным самой системой. И закончит, как следствие, свою карьеру не самым лучшим образом. Но доказать следователю Сестерову, что опер занимает не последнее место в раскрытие преступлений, а скорее – главное, ему очень хотелось. В то же самое время он часто стал задумываться о несправедливости жизни. Он мучил себя вопросами, которые, так или иначе, оказывались сопредельными с его службой.

– Почему, – спрашивал он себя и такой же вопрос нередко задавал мне, – начальник следственного управления области уже в сорок лет генерал-майор? – Хотя он знал ответ. У того была молодая жена с родственными связями в Москве, в очень высоких эшелонах власти.

А Кусматов начал свой путь с сержанта и к сорока годам дошел всего лишь до подполковника. Понимал, что он сын учительницы и служащего, или чиновника средней руки. Отец у него долгое время пребывал директором маленькой птицефабрики. До сих пор она остается бюджетным учреждением, то есть, числится на балансе и на шее государства. Но ее когда-нибудь и кто-нибудь выкупит за малые деньги. Но у них, у Кусматова и его отца, и таких денег не нашлось бы и раньше и сейчас. И он переворачивал мыслями собственную душу, чуть ли не клялся самому себе – изменить жизнь семьи любым способом. Хотел помочь свои родителям и незамужней – старой деве – родной сестре, из-за которой отец продал даже ветхий дряхлый «Москвич», чтобы купить дочери ноутбук.

Кусматов уже много раз воевал в Чечне. Он знал, что генерал не воевал и не будет. Никогда не станет бегать по горам с автоматом или отстреливаться до последнего патрона. А с подполковником такое случалось, и он чудом оставался жив. Вспомнил, как трое суток лежал в засаде, и пошевелиться не мог, потому что понимал, что тут же получит пулю от снайпера.

Когда закончилась война, он все равно продолжал участвовать в боевых операциях и много раз ездил в Ичкерию для выполнения особых заданий. Оставлял документы в Москве, в Управлении, а на руки получал чужой паспорт. Их предупреждали, что если попадут в плен, то Министерство внутренних дел отречется от них, чтобы скрыть свое участие в специальных операциях. Кусматов лично встречался лицом к лицу с министром внутренних дел: маленьким, щуплым, страдающим сахарным диабетом, и с выраженными татарскими чертами лица.

В плен подполковник никогда бы не сдался – уже знал, какие изощренные пытки применяли боевики. Да и породы изначально оставался все же другой: в то время еще с неиспорченным чувством патриотизма. Всегда хранил и держал на такой случай гранату, чтобы подорваться. Хотя знал, что параллельно с ними идет вторая группа. Задача тех состояла в том, чтобы не допустить пленения их – ликвидировать основную группу, выполняющую секретную миссию. Он иногда засекал тех в бинокль и чертыхался: неопытные, мол, еще… Старого волка они не проведут – так он думал о себе. Когда он обнаруживал их, то, в насмешку, показывал снайперу, который тоже отслеживал и их через оптический прицел винтовки: стреляй, мол, только в голову – и тыкал себя пальцем в лоб, а то ранишь в грудь (показывал на грудь) в плену бандиты поиздеваются, и делал жалостливое выражение лица. А тот, у кого была роль снайпера-ликвидатора, или снайпера по зачистке своих, от злости, что его обнаружили спецы из секретного подразделения, крутил у своего виска пальцем. А Кусматов в это время отгонял от себя горькие мысли: «Эх, сынок, не промахнулся бы ты, когда я раненый не смогу воспользоваться гранатой. Помоги тебе, острый глаз, прострелить мою лысую голову, чтобы не покрыть ее позором навеки вечные!»

Я обо всем знал с его слов и верил, что он не приукрашивает. Однажды я зашел к нему, когда он собирался в областное управление. Он попросил меня правильно пристегнуть и прикрепить к кителю медали и ордена. И я подумал, что недаром служил шесть лет в Вооруженных Силах союза советских социалистических республик. Потом, по состоянию здоровья я комиссовался в звании капитана. Восхищаясь количеством орденов и медалей у подполковника, а мы какое-то время поддерживали дружеские отношения, поинтересовался, что он теперь, в мирное время, делает в Ичкерии? Меня интересовали, от глупого любопытства, конечно, те специальные командировки, когда он ездил в составе ограниченной группы. В них они набирали только тех, кого непосредственно хорошо знали и не раз уже проверили друг друга в боевой обстановке, ведь от каждого из них зависела судьба и жизнь всех – так он не раз рассказывал мне. Но Кусматов ответил зло, может потому что я не вовремя спросил, а он спешил, или даже уже опаздывал, на совещание в областное управление: