— У меня была плохая кожа и вялый рот. Я был напичкан вредными гормонами. И что, ты думаешь, я сделал? Попытался стать по-настоящему смешным: я хотел всех смешить. И это была не такая уж плохая идея. В мире всегда есть место хорошим клоунам. И что касается меня, это в большинстве случаев срабатывало. Первым выставляя на посмешище свои телеса и кожу и делая это смешнее остальных, я побеждал их… Но с Энтони это не проходило. У него были блестящие, черные, как деготь, волосы, безукоризненные, как у гейши. Знаешь, что еще я вспоминаю в нем? Он носил в карманах восхитительные вещи. Он был первый из моих знакомых, кто заимел швейцарский армейский нож. Золотую зажигалку. Конечно, она была не золотая, но на всех нас производила впечатление. Наверное, больше всего я хотел понравиться именно ему, но он относился ко мне хуже некуда. У меня было столько же шансов понравиться ему, как у собаки — поймать бабочку. Это удачная аналогия — я был слюнявой жалкой дворнягой, а Энтони — большой прекрасной бабочкой-монархом. Только он был бабочкой с ножом… Фанелли был красивым, крепким парнем и обладал большим обаянием. Даже девчонки вроде Эдди Девон втайне были им очарованы, и он знал это. Многие из нас в детстве знали своего Энтони Фанелли. Оглядываясь назад, мы нередко находим в уголках нашей памяти смутные воспоминания о них, забавные, ностальгические. Но тогда они были реальными и грозными и обладали своеобразной человеческой магией, придававшей им очарование, которого мы жаждали… В его глазах я все делал не так. Иногда у меня возникало чувство, что его выводит из себя сам факт моего существования рядом с ним. Однажды моя мать приготовила к моему дню рождения торт. Как пай-мальчик, я принес его в школу поделиться с «друзьями». В то время по телевизору показывали «Миссия невыполнима», и все мы смотрели сериал с поистине религиозным чувством. Так что, принеся в школьную столовую торт, я сказал: «Все должны поскорее его съесть, а то через пятнадцать секунд он самоликвидируется!» По глазам Энтони было видно, что он хотел бы получить кусок, но не собирался ничего брать у меня. Поэтому он встал из-за стола и сказал: «Самоликвидируется!» — как будто это было самое грязное, самое тупое слово, какое он когда-либо произносил. И знаешь что? После его ухода никто из сто́ящих ребят тоже ничего не захотел. Все встали из-за стола и ушли. Осталась только Бет Энн Гунсберг — потому что была такой же толстой размазней, как и я. И вот я остался сидеть перед прекрасным шоколадным тортом и множеством вилок… Потом появился Клинтон. Он как раз за день до того пришел на урок английского. Когда наша учительница миссис Селларс задала ему вопрос, он только пожал плечами и сел на свое место. Энтони сидел через две парты от него и в своей типичной манере рассмеялся над ним. И это все решило. Клинтон, который был примерно того же роста, только взглянул на него, но было видно, что колья забиваются и палатка устанавливается. Прямо тогда, в тот самый момент.
