Рондуа

— Совсем нет! Напротив, ваше желание прервать переписку может оказаться эффективным инструментом. Алвин, конечно, очень расстроится и захочет знать, в чем дело. А если при этом подтолкнуть его в правильном направлении, может, он поймет наконец: если он действительно хочет снова стать членом общества, придется ему привыкнуть, что многие испытывают неловкость, страх при общении с человеком, сотворившим подобное. Да, пожалуй, самое время акцентировать этот момент. И повод подходящий. Спасибо за идею, миссис Джеймс. Мне это в голову не приходило, но теперь я вижу, что подход вполне здравый.

— Простите за идиотский вопрос, но что с ним будет потом?

— Вопрос вовсе не идиотский. Рано или поздно он осознает, что сделал и почему. Или же так и останется у нас, ничего не понимая и возмущаясь, зачем его держат взаперти. Заранее трудно сказать, как все повернется.

— А он действительно не понимает, что натворил?

— Насколько мы можем судить — нет. Недавно у него началась фаза, очень типичная для таких пациентов: он убежден, будто он бог! Или нечто вроде. Алвин считает, что был в полном праве распорядиться жизнью родных по своему усмотрению. Помните, он все на этот роман ссылался, на «Сегуна»? Так вот, последнее время Алвин представляется себе эдаким верховным сегуном — самым могущественным, самым грозным, наимудрейшим. Вот почему он был в таком восторге от книжки — он творчески переработал все перипетии сюжета и в конце концов приспособил к себе. Что-что, а это у него получается бесподобно. И знаете, чем он занимался последнюю пару дней? Японский изучал!.. А совсем недавно, если помните, хотел стать ветеринаром. Если подумать, это в общем одно и то же. Разница только в том, что ветеринару подвластна звериная жизнь и смерть, а Богу или японскому сегуну — человечья.

⠀⠀ ⠀⠀

Я прекратила переписку с Алвином Вильямсом, но это не означало, что я перестала о нем думать. В самое неподходящее время перед моим мысленным взором вдруг мелькали картинки или я задавалась вопросами: какую одежду носит он в лечебнице? что ему снится по ночам? слушает ли он музыку? сумел ли одолеть «Сегуна» до конца?

Поскольку я так давно не видела Алвина, его заурядное, незапоминающееся лицо быстро сгладилось у меня из памяти. Единственное, что прочно засело, — это как он охарактеризовал грозовые тучи — "словно у них кулачный бой", — и его очки с грязными стеклами; как он медленно спускался по лестнице с Лупи — старой собачонкой, которая еле-еле ковыляла. Не знаю, как сказать, но в глубине души я желала Алвину добра — хоть и сделала все, чтобы вычеркнуть его из моей жизни.

⠀⠀ ⠀⠀

— Алло, Каллен? Это Вебер.

— Вебер, как вы?

Все хорошо. Слушайте, я сейчас лечу в Калифорнию и звоню прямо из аэропорта. Уже пару дней пытаюсь до вас дозвониться. Мне нужно было сказать про эти сны, насчет Рондуа. Каллен, там все изменилось. Совершенно неузнаваемо! После нашей встречи все стало так здорово! Просто изумительно!

— Вебер, вы о чем? Вам по-прежнему снится Рондуа? Кошмары не прекратились?

— Снится, но никаких кошмаров! Да я теперь каждый день жду не дождусь, когда наконец лягу в койку. Это по-прежнему Рондуа, но все изменилось. Никакой чернухи, сплошные чудеса. Красота просто изумительная. Как в старые добрые времена, когда на кислоте. Только чистая кислота, качественная; такой улет, что ни в сказке сказать, ни пером описать. И у меня столько идей появилось для нового фильма! Пока сплошной сумбур, но, когда разберусь, обещаю: это будет нечто! Как там это слово было? Которое волшебное?

— «Кукунарис»?

— Точно, «кукунарис». Оно таки сработало. В самом деле волшебство! Мне пора бежать! Я вернусь через пару недель. Может, сходим куда-нибудь перекусим, я все расскажу?.. Черт, выход уже закрывают! Все, бегу. Я позвоню! Каллен, огромное спасибо! Я обязательно должен обо всем рассказать. До встречи!

⠀⠀ ⠀⠀

В день моего рождения дражайший приятель Дэнни Джеймс учудил такое, что я минут, наверное, на пять потеряла дар речи.

Мы договорились, что Элиот посидит с Мей, пока мы выйдем пообедаем в ресторане. Дэнни ничего мне не подарил, но ввиду, мягко говоря, сложного финансового положения я считала само собой разумеющимся, что одного ресторана будет достаточно, дабы наша чековая книжка заголосила благим матом.

Был вечер пятницы, и в преддверии уик-энда Нью-Йорк казался наэлектризованным. Даже извращенцы и ходячие мертвецы на углах выглядели не так безнадежно, нормальнее, чем обычно.