Ронья, дочь разбойника

— Ронья, дочка моя! — закричал он. — Твоя правда! Ни к чему нам проливать кровь. Теперь Борка уберется отсюда раньше, чем успеет пукнуть спросонок. Уж поверь мне!

— А почему? — спросила Ронья. Маттис показал пальцем:

— Погляди-ка! Погляди-ка, кого я только что поймал собственными руками!

В каменном зале было полным-полно разбойников, они громко шумели, прыгали, и Ронья не сразу разглядела, на что ей указывал Маттис.

— Ясно тебе, Ронья? Мне теперь стоит только сказать Борке: «Уберешься ли ты теперь отсюда? Хочешь получить обратно своего змееныша или нет?»

И тут она увидела Бирка. Он лежал в углу, связанный по рукам и ногам. Лоб его был окровавлен, а в глазах затаилось отчаяние. Вокруг него скакали разбойники. Они хохотали и кричали:

— Эй ты, сыночек Борки! Когда же ты отправишься домой к папочке?

Ронья громко вскрикнула, из глаз ее покатились слезы ярости.

— Ты не посмеешь этого сделать, зверюга! — кричала она, набросившись с кулаками на Маттиса. — Не посмеешь!

Маттис резко отшвырнул ее от себя. Смеяться он перестал. Лицо его побелело от злости.

— Что это я не посмею сделать? О чем это говорит моя дочка? — грозно прорычал он.

— Я скажу тебе, о чем! — крикнула Ронья. — Ты можешь грабить деньги, золото и разное там барахло, но людей красть я тебе не позволю, а не то я тебе больше не дочь!

— Да неужто это человек? Я поймал змееныша, вошь, щенка-ворюгу и наконец могу освободить замок моих предков. А останешься ли ты моей дочерью или нет — дело твое, — сказал он каким-то не своим голосом.

— Тьфу на тебя! — крикнула Ронья.

Пер Лысуха встал между ними, ему стало страшно. Никогда он еще не видел, чтобы у Маттиса было такое окаменевшее и грозное лицо.

— Разве можно говорить такие слова отцу! — сказал Пер Лысуха и взял Ронью за руку, но она вырвалась.

— Тьфу на тебя! — снова крикнула она.

Казалось, Маттис не слышал ее, будто для него теперь ее вовсе не было.

— Фьосок! — приказал он таким же грозным голосом. — Ступай к Адскому провалу и вели послать весть Борке, мол, я желаю видеть его на восходе солнца. Да пусть поторапливается, ему же будет лучше! Так и скажи.

Лувис стояла и молча слушала. Она нахмурила брови и ничего не сказала. Потом она подошла к Бирку и, увидев кровавую рану у него на лбу, принесла глиняную кружку с целебным травяным настоем и хотела было промыть рану, но Маттис прорычал:

— Не смей дотрагиваться до змееныша!

— Змееныш он или нет, но рану я ему промою.

И промыла.

Тогда Маттис подошел к ней, схватил ее за руку и швырнул на пол. Если бы Кнутас не придержал ее, она ударилась бы о ножку кровати.

— А ну, прочь отсюда, все, кроме Роньи! — закричала Лувис. — Катитесь подальше подобру-поздорову. От вас один только вред. Слышишь, ты, Маттис, убирайся!

Маттис бросил на нее мрачный взгляд. Он мог бы испугать кого угодно, но только не Лувис. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на Маттиса, выходившего из каменного зала вместе со своими разбойниками, которые уносили Бирка. Перекинутый через плечо Маттиса Бирк лежал, как мертвый, медно-рыжие волосы свесились ему на глаза.

— Тьфу на тебя, Маттис! — крикнула вдогонку ему Ронья, прежде чем тяжелая дверь захлопнулась за ним.

В эту ночь Маттис не спал в своей постели рядом с Лувис, и, где он был, она не знала.

— Какое мне до него дело, — сказала она, — теперь я могу растянуться на постели хоть вдоль, хоть поперек.

Но спать она не могла. Она слышала, как горько плачет ее дитя, но дитя не подпускало ее к себе и не позволяло утешить себя. Эту ночь Ронья должна была пережить в одиночестве. Она долго лежала с открытыми глазами. Ненависть к отцу заставляла ее сердце сильно сжиматься. Но как тяжело ненавидеть того, кого ты привык так сильно любить всю свою жизнь! И потому эта ночь была для Роньи самой трудной из всех.

Под конец она заснула, но, как только начало светать, в страхе проснулась. Скоро солнце встанет, и тогда ей нужно успеть к Адскому провалу, посмотреть, что там будет. Лувис пыталась удержать ее, но Ронья не послушалась. Она пустилась в путь, а Лувис молча пошла за ней.

И вот они снова стояли по обе стороны Адского провала, Маттис и Борка со своими разбойниками. Ундис тоже была там. Ронья издалека услыхала ее вопли и проклятия. Она проклинала Маттиса, да так, что всем жарко стало. Но Маттиса это нимало не смущало.

— Заставь-ка свою жену замолчать, Борка, — сказал он. — Не худо тебе послушать, что я скажу.

Ронья встала за его спиной, чтобы он не увидел ее. Видеть и слышать все это ей было просто невыносимо. Рядом с Маттисом стоял Бирк. Теперь он не был связан по рукам и ногам, но шею его сдавливал ремень, а конец ремня держал Маттис. Можно было подумать, что он ведет собаку на поводке.

— Ты человек жестокий, Маттис, — сказал Борка, — и подлый. Что ты хочешь выжить меня отсюда, я понимаю. Но схватить моего сына, чтобы добиться своего, это подло!

— Больно интересно мне знать, что ты обо мне думаешь! — ответил Маттис. — Я хочу знать лишь, когда ты уберешься отсюда!

Борка помолчал. От обиды слова застряли у него в горле. Он долго стоял молча, но под конец сказал: