Ронья, дочь разбойника

И вот час настал. Лувис уснула, а Ронья ждала, уставясь на огонь. Лувис беспокойно ворочалась на постели. Но под конец она успокоилась, и Ронья, слыша ее ровное дыхание, поняла: она крепко спит.

Тогда Ронья осторожно встала и при свете очага долго смотрела на спящую мать.

«Милая моя Лувис, — думала она, — увидимся ли мы еще когда-нибудь с тобой?»

Волосы Лувис разметались по подушке. Ронья провела пальцами по рыжим прядям. Неужто это в самом деле ее мать? Она выглядела совсем девчонкой. Маттиса рядом с ней не было, и она казалась усталой и одинокой. А теперь и дочь должна была ее покинуть.

— Прости, — пробормотала Ронья. — Но я должна!..

Она тихонько вышла из каменного зала и взяла в кладовой свой узел. Он был такой тяжелый, что она едва тащила его. Подойдя к Волчьему ущелью, она швырнула свою поклажу под ноги Чегге и Чурму. Они в эту ночь стояли на карауле. Маттис не позаботился выставить караул, и за него это сделал Пер Лысуха.

— Куда это ты собралась среди ночи, виттры тебя побери?

— Я переселяюсь в лес, — ответила Ронья. — Скажи об этом Лувис.

— Почему ты сама не скажешь ей об этом? — удивился Чегге.

— Да ведь она меня не отпустит. А я не хочу, чтобы она мне помешала.

— А что на это скажет твой отец?

— Отец? — спросила печально Ронья. — А разве у меня есть отец?

Она пожала им на прощание руки.

— Передайте всем от меня привет! Да не забудьте про Пера Лысуху! И вспоминайте меня иногда, когда будете петь и плясать.

Тут Чегге и Чурм не выдержали, на глазах у них выступили слезы, Ронья тоже всплакнула.

— Думается мне, что танцам в замке Маттиса больше не бывать, — мрачно сказал Чегге.

Ронья взяла свою поклажу и перекинула ее через плечо.

— Скажите Лувис, пусть она не горюет и не боится за меня, что я живу в лесу. Она может найти меня, если захочет.

— А что сказать Маттису? — спросил Чурм.

— Ничего, — ответила Ронья, вздыхая.

Наступила ночь. Высоко в небе сияла луна. Ронья остановилась у лесного озера отдохнуть, посидела на камешке, прислушиваясь к тишине. В эту весеннюю ночь лес был полон тайн, колдовства и чудес, как в древние времена. Он таил в себе много опасностей, но Ронья их не страшилась.

«Только бы дикие виттры держались подальше, тогда мне нечего бояться, тогда лес для меня — дом родной, все равно что Маттисборген, — думала она. — Лес и всегда-то был мне домом, а теперь, когда другого дома у меня больше нет, он мне еще дороже».

На черной поверхности озера блестела узкая полоска лунного света. Она была очень красива, и Ронья радовалась, глядя на нее. Разве не удивительно, что можно радоваться и печалиться в одно и то же время? Она печалилась, думая о Маттисе и Лувис, и радовалась окружавшей ее волшебной, прекрасной, тихой весенней ночи.

Теперь она будет жить в этом лесу. Вместе с Бирком. Она вспомнила, что он ждет ее в Медвежьей пещере. Зачем же она сидит здесь и мечтает?

Она поднялась и взяла свою поклажу. Путь ей предстоял не близкий, ни тропинки, ни дороги туда не вели. И все же она знала, как туда идти. Так же, как знают звери. Как знают ниссе-толстогузки, тролли-болотники и серые карлики.

И так она шла спокойно по залитому лунным светом лесу между сосен и елей, ступая по мху и черничнику, мимо болот, поросших ароматным багульником, мимо черных омутов и бездонных трясин, карабкалась по поваленным деревьям, переходила вброд журчащие ручьи. Она шла по лесу напрямик к Медвежьей пещере.

Она видела, как на холме пляшут тролли-болотники. Пер Лысуха говорил ей, что они пляшут только лунными ночами. Она остановилась и стала украдкой смотреть на них. Странным был их танец. Они медленно и неуклюже кружились, бормоча что-то непонятное. Пер рассказывал, что это их весенняя песня. Он даже пытался сам петь, как тролли, бормоча что-то чудное. Но теперь она поняла, что его бормотание было вовсе не похоже на настоящую песню троллей-болотников. Их песня звучала как что-то древнее и печальное.

Вспомнив о Пере, она не могла не подумать о Маттисе и Лувис, и сердце у нее сжалось.

Но когда Ронья наконец подошла к пещере и увидела огонь у входа в нее, она забыла про отца и мать. Это Бирк разжег костер, чтобы они не замерзли прохладной весенней ночью. Костер пылал и светил так ярко, что был виден издалека, и Ронья вспомнила слова Маттиса: «Там, где очаг, там и дом!»

«А раз здесь горит огонь, — думала Ронья, — значит, это чей-то дом. Медвежья пещера будет мне домом!»

У входа в пещеру сидел Бирк и ел жаренное на костре мясо. Он надел на палочку кусок мяса и протянул ей.

— Я ждал тебя долго, — сказал он. — Ешь! А после споешь Волчью песнь.

11

Когда они улеглись на постели из еловых веток, Ронья начала было петь Бирку Волчью песнь. Но тут она вспомнила, как эту песнь пела Лувис ей и Маттису в ту пору, когда они еще жили в Маттисборгене, и сердце у нее сжалось так сильно, что она умолкла.

А Бирк уже начал засыпать. Весь день, ожидая Ронью, он чистил и мыл пещеру, которую медведи за время зимней спячки сильно запачкали.

Потом он натаскал туда из леса сухих дров и еловых веток. Устав за день, он быстро уснул.