Ронин

— Вы шутите?

Всполошились окружающие. Надо признаться, что сие заявление Фигнера меня тоже заинтересовало. Хотя в глубине души я просто счел его фаталистом.

— Вы намекаете капитан на ближайшее сражение? — словно читая мои мысли, произнес Бургомистров искоса посматривая на своего командира.

— Да нет. За свою жизнь в предстоящей баталии я нисколько не волнуюсь.

— Полноте, Владимир Германович!

— Вы нас интригуете!

— Дело в том, что в девятом году я был в Париже. И там в компании с молодыми нашими повесами. Фамилии называть не буду. Навестил мадмуазель Ленорман.

— Ту самую? — восхитился наш юноша, — Ту, что в молодом Бонапарте признала императора?

— Ту самую, — кивнул усмехаясь капитан.

— И что? Что она вам предсказала?

Молодой поручик просто дрожал от нетерпения, да и остальные признаться оживились чрезмерно.

— А сказала она мне, что умру я в своем доме и на своей постели.

— Ну-у-у! — разочаровано протянул Воронин, — Такая планида почитай каждому предрешена, кто голову не сложит.

— Так и я про то! — рассмеялся Фигнер, — Значит умереть на поле брани мне как раз и не грозит!

— А девица Ленорман не сказа вам, что Наполеон был у неё и во второй раз? — поинтересовался я. Дернул же меня черт встрять в разговор! Все разом обернулись на меня.

— Нет конечно. А вам Ронин что-то известно?

— Да, — кивнул я, — Он был у неё и она его не порадовала. Сказала, что пойдя войной на Россию он все потеряет: и трон, и империю.

— А вот этого быть не может! — фыркнул Денисов, — Если б это было так, не пошел бы он войной.

— Кто знает, кто знает, — задумчиво пошерудил угли в костре Фигнер.

А я подумал о том, что загадочная Ленорман, возможно права, и в его случае. От нашей сводной дивизии останется в живых триста человек. И очень может быть, что Фигнер войдет в число счастливчиков. Пятьдесят раненых офицеров граф Воронцов возьмется лечить и выхаживать в своё имение. Но нет никакой гарантии, что мечущегося в беспамятстве офицера не заберет домой супруга и от полученных ран он не скончается в своем доме, на своей постели.

* * *

Утро выдалось сырое и туманное. Обильная роса покрыла всё вокруг. Ежась от холода я вышел из офицерской палатки. Раннее утро было полно звуков. Пели птицы. Кузнечики заводили свою бесконечную и монотонную песнь. Где-то вдалеке в тумане стреляли. Впрочем, редко и бестолково. Шла перепалка между нашими егерями и французом. Белые прозрачные капли росы лежали на траве. Покрывали бруствер. Я провел пальцем по чугунному стволу шестифунтового единорога и капли, соединившись в струю, стекли на землю. Словно слезы. Слезы по вам мои друзья и враги. А ведь не далее как после завтра в ночь эта земля и вправду будет полита слезами. Сотни людей будут искать среди гор трупов своих раненых. Маргарита Тучкова всю ночь будет бродить с факелом среди тел, но так и не найдет своего суженого. На месте его гибели она возведет часовню а сама уйдет в монастырь. Есть вечная любовь! Есть за что, и за кого умирать. За настоящих людей.

— Что ваше благородие озябли? — спросил дежуривший на посту ефрейтор. — Чайку не желаете?

— Не откажусь. А где?

— Да сейчас Ерохин принесет. Ничего, что я его с поста за чаем отправил?

— Ничего, ничего, — вяло отмахнулся я, прислушиваясь к утренним звукам. Г де-то там в тумане стоял недостроенный Шевардинский редут. Именно за него мне сегодня предстояло опробовать меч, проверить его в деле.

* * *

Не сдюжили кирасиры. Арьергард 2-ой армии был вытеснен французом. 27ая гренадерская дивизия генерал-майора Неверовского удерживала ненужный редут не смея отступить без приказа. Впрочем, и флеши ещё не были достроены. Врага нужно было задержать. Лишь рассвело как закипела работа. На мою сотню приходилось двадцать лопат и топоров. Но работа нашлась практически каждому. Носили землю. Плели плетени из подручных веток и молодого подлеска вырубаемого почти на месте. Ровные как бильярдный кий молодые сосенки навели меня на мысль и я приказал старшему унтер-офицеру Верещагину отправить пяток бойцов в ближайший лес.

— Пусть заготовят сто штук длиной от четырех до семи аршин.

— На пики вашблагородие? — смекнул Верещагин.

— Да. Ты про македонскую фалангу слышал?

Он кивнул.

— А нас считай Верещагин как раз фаланга. Первый ряд вооружим пиками, что покороче. Последний самыми длинными. Только одна просьба, — я замялся, — Сделать это надо тайно. Колья вверх не поднимать, чтоб супостат издалека не увидел, а пронести незаметно к правому краю флеши и там сложить на время. Авось пригодятся. Но только отошли солдаты в лесок, как затрубили общий сбор и мы ринулись Неверовскому на подмогу.

* * *

Все смешалось в доме Ростовых. Прав был классик, ох как прав! Пока стаскивали с Ше-вардинского редута пушки. Не оставлять же их неприятелю? Наши кирасиры рубились с конницей Мюрата. «Гог и Магог», как окрестили Фриана и Морана ударили справа со стороны новой Смоленской дороги. Слева подоспели польские уланы Понятовского. Их граненые красные кивера я ринулся пообтесать.