Широкое, высокое. С красным исцарапанным от веток лицом, покрытым шишками от укусов насекомых. Лицо, несмотря на укусы, широко и потно улыбалось. Типичный грибник определил я. Типичный жадный грибник, поправился я. Если нормальный человек понимает, что в лесу помимо одежды и сумы необходимы свободные руки. Ветки на пути убирать, через заросли перебираться, от мошки отмахиваться. То жадный грибник думает только о том чтоб побольше унести. А как это ему придется нести, он не думает. Вот и сейчас это чудище с рюкзаком выше головы набитым грибами и двумя необъятными баулами бегемотной рысью перло по лесу.
— Дядя, ты конечно извиняй, но мне нужны ботинки, — сказал я выходя из-за дерева с палкой наперевес.
Грибник опустил баулы на землю и не спеша вытер красное исцарапанное лицо носовым платком в клеточку.
— А то! — произнес он утираясь.
— Извини, говорю мужик, но мне нужны ботинки! — напустил я на себя грозный вид.
— А то! Они всем нужны, — согласился мужик, кивнув испитым лицом, — А ты кто? Чего в пижаме по лесу бегаешь? Поди муж вернулся не вовремя? А?
Мужик хохотнул и улыбнулся отчего лицо сразу прорезали борозды морщин. Лет пятьдесят, определил я навскидку, этому лицу с седой недельной щетиной.
— Нет. Я псих беглый!
— Не похож! — отрицательно закачал головой грибник.
Тоже мне Станиславский! Верю, не верю мне тут устроил! Но что делать? Зла у меня на него не было? Не мог я вот так запросто ни в чем не повинного человека ограбить, убить. Не мог. Я скорее замерз бы, но убивать невинного человека, пусть даже безымянного алкоголика, выше моих сил. Это я понял сразу. Поэтому и вид не мог сделать внушительный и пригрозить как следует. Вот если б он сам напал и угрожать начал.
— Зябко? — поинтересовался грибник, осматривая моё больничное облачение.
— А то! — в тон ему ответил я, меня и в самом деле уже пробирало до костей.
— Пойдем, тут недалеко. Сумки донести поможешь, а я тебя приодену.
Мне сразу полегчало, что проблема разрешилась сама собой. Подхватив обе сумки я пошел за дядей Мишей, как представился грибник, к деревне. Деревня была рядом.
Метров через двести из-за деревьев прямо перед нами донеслись звуки проходящего поезда.
— Дядя Миша, а как деревня то называется?
— Сам ты деревня, — непонятно на что оскорбился грибник, — У нас не деревня а Станция! Поднял он к небу указательный к небу. И небу стало страшно. Палец был грязный с обломанным ногтем.
— А станция то какая?
— Железнодорожная, — удивился он, — Ты хлопец и впрямь без памяти? Сортировочная станция у нас. Сороковая.
При слове Сороковая коленки у меня не то, что стали ватные, но как бы завихляли. Было такое ощущение, что они теперь как у кузнечика, могут и в другую сторону согнуться.
С замиранием сердца я все же осмелился и спросил:
— Дядя Миша а ты случайно не знаешь Лазареву Екатерину Дмитриевну?
— Тю! Бабу катю что ли? как не знать, знаю. А так ты кем ей доводишься?
Доводился я ей праправнуком, но говорить это дяде Мише было нельзя. Все совпадало!
Я попал в этот мир задолго до своего рождения и значит бояться и опасаться пока во всяком случае нечего.
— Да друга моего бабушка.
— Это Димки что ли?
— Ну.
— Так он давно уехал, в Сибири где-то живет.
— Да знаю. Только я вот. С поезда меня выкинули спящего, — начал на ходу выдумывать я.
— Что делается то! — Возмутился дядя Миша обернувшись на меня, — Так тебе в милицию надо!
— Надо, — согласно кивнул я, сознавая, что с органами мне связываться никак нельзя.
Они мою сказку быстренько проверят на вшивость и выяснится, что никто из проходящего поезда не выпадал. Да и вообще я не существую.
— Но мне бы одеться сначала.
— Так баба катя тебя и приоденет! От Димки может какие вещи завалялись, да от младшего её что найдется.
Дядя Миша смерил меня взглядом видимо прикидывая чьи вещи подойдут. Мне стало неудобно. Хороший человек, а я на него с палкой, хорошо хоть аигути не достал. Совсем не хорошо бы получилось.
Подошли мы к домам с той стороны, что выходят на лес. Протащили ноги через горы золы и мусора. Помойная была сторона, а не лицевая выходящая на центральную дорогу.
— Баба катя! — позвал грибник открывая калитку.
На другом конце двора у другой калитки стояла пожилая женщина и смотрела на пыльную дорогу, по которой изредка проезжали автомобили. Женщина словно закаменела телом. Она пристально смотрела на дорогу и мыслями была далеко отсюда, поэтому окрика не слышала.
— Дмитриевна! Принимай постояльца!