Ронин

Земля дрогнула под мерным рокотом конских копыт. Кирасиры, рыцари 12года совершали маневр. Их каски с высокими щетинистыми хохолками и медными налобниками были видны издалека. Сами кирасы против ожидания не блистали как в кино, а были выкрашены в черный цвет. Сейчас же я наблюдал их серыми, пыльными, покрытыми вмятинами и царапинами. Хорошая кираса толщиной 3,5 мм выдерживала оружейную пулю. Угрюмые сосредоточенные лица кирасиров пронеслись и пропали. А в воздухе прибавилось пыли и ощутимого запаха конского пота.

Проводив кирасиров взглядом, я размышлял. Серебряные эполеты мог носить кто угодно от унтер-офицеров, до обер-офицеров. А если они были большие то и генерал в старой форме, ещё не сменивший их на золотые. Я приглядывался к окружающим и проезжающим мимо вестовым до боли в глазах, стараясь запомнить все детали мундира и нашивки. Определить к какому полку и роду войск он относится. Нашивки Преображенского полка, как я знал, две золотые ветки, дуба и лавра, переплетающимися в восьмерку или знак бесконечность. На моем кивере например кокарда называемая гренадка была в виде пушечного ядра с тремя огоньками пламени. Но всё это так, мелочи.

А много существовало других мелочей, жизненных и простых, которые я не знал. Отмалчиваться чтобы не попасть впросак, не всегда выходило и офицеров я сторонился.

А вот к старшему унтер-офицеру Верещагину, своему подчиненному и заместителю я проникся. Лет Верещагину было под сорок, и опыта в воинской службе ему было не занимать. Он только периодически подходил ко мне и интересовался, не прикажет ли господин поручик перестроить колонну, отдать распоряжение на привал и обед и т. д. и т. п. Я конечно утрирую, поскольку приказы о перестроении и привалах были общевойсковые и мной лишь дублировались поступая ко мне от штабс-капитана Бургомистров. Штабс-капитан Бургомистров был человеком весьма неоднозначным. То он был прост и общителен, то до отвращения высокомерен. Потому у меня сложилось стойкое мнение о его хамелеонской сущности. Именно такие люди как правило и выслуживаются, поскольку зад высокому начальству лижут без перерыва на обед и ужин. Как там было сказано в одном из указов Петра I? «Подчиненный вид должен иметь лихой и придурковатый. Дабы своим разумением высокое начальство не смущать». Этому положению я совсем не соответствовал и не стремился. А потому как следствие в начальственных любимчиках никогда не числился.

***

Свернув от деревни Утицы на левую сторону мы вышли на Багратионовы флеши.

Горы вывернутой земли выстроенные холмами были похожи на носы неведомых кораблей ощетинившихся 12-фунтовыми пушками. Человеческий муравейник кипел. Кто-то копал, кто носил землю в плетеных корзинах. Вырубались деревья и кусты мешавшие обзору. Столько народа разнообразного и разношерстного в совершенно немыслимой одежде, но с обязательными медными крестами ополченцев на колпаках и картузах. Ополченцы Маркова. После постройки редутов и флешей практически безоружные с вилами, пиками, дедовскими саблями и просто вытянутыми в кузне косами будут прикрывать старую Смоленскую дорогу. Большинство из них сгинет в этом сражении и пропадет навсегда. Это они будут вытаскивать с поля сражения раненых. Они на своих подводах и телегах будут их вывозить, перебинтовывать и успокаивать. Их никто и никогда не считал. Их численность будет взята приблизительно, а значит с потолка. Их жизни тоже считать не будут и к числу потерь не отнесут. А ведь они пришли сюда не по приказу, а лишь по зову сердца и долга перед отчизной. Это они будут таскать ядра взамен выбывших из строя канониров, и заряжать ружья. Кажется, скажи им сейчас, что для спасения отчизны нужно возвести пирамиды как в Египте, и ведь возведут.

Темнело и мы расположились на ночлег. Возводились палатки. Разводились костры.

Подошли казенные фуры с оружейным запасом и провиантом. Я бегал, суетился, обустраивал вверенных мне людей и совсем выбился из сил, когда подхорунжий Верещагин сказал мне:

— Ваше благородие, там вас господа офицеры ждут.

— Где? — всполошился я, подумав что пропустил сбор у полковника.

— Да вона у костра, — указал рукой Верещагин.

— Si vous comptez sur la soupe du soir, vouse venez trop tard, — сказал улыбаясь штабс-капитан. (Если вы на счет ужина, вы опоздали)

— Спасибо. Я не голоден.

— Ну вот, — протянул поручик Семенов из соседней роты, — А штабс-капитан уверял нас, что французский язык вам не знаком.

На этот счет я решил скромно промолчать.

— Да не беспокойтесь. Я пошутил, — сказал Бургомистров, скорчив при этом кислую мину.

— Присаживайтесь поручик, располагайтесь, — поприветствовал меня розовощекий Семен Денисов. Господа офицеры потеснились у костра давая мне место. — Воронин плесни Ронину пунша.

— Воронин — Ронину, это почти рифма! — поднял палец Семенов.

Воронин хохотнул, показывая ровные белые зубы и протягивая мне чарку с кипящим обжигающим пуншем. Пунш шибал алкоголем в нос и пить его совершенно было невозможно. Задержав дыхание я глотнул. Приятное тепло струёй прошло по груди и распространилось по всему телу.