Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)

Итак, сдать замок… Будто электрический разряд пробежал по залу. Сгущающиеся в отдалении в глубине зала, ряды самураев в темных форменных куртках и шароварах, похожие на ровные рисовые всходы в поле, разом пришли в движение. У всех читалось на лицах необычайное возбуждение. При этом наиболее решительно настроенные самураи в одном углу, раскрасневшись, вскакивали на ноги и громко выкрикивали слова протеста, а другие сердито их одергивали. Что именно кричали те и другие, разобрать было невозможно. Зал внезапно забурлил и заклокотал.

— Что ж, ваша милость, и вы так же считаете, как те старшины? — доносились до слуха Кураноскэ возгласы самураев.

Люди в зале представлялись ему лесом под порывом ураганного ветра. Он знал, что эти люди, недавно подписавшие клятву на крови, теперь смотрят на него с тревогой и недоумением. Видел он и то, как сидевший рядом Куробэй Оно, будто став меньше ростом, в страшном возбуждении внезапно подался вперед и теперь беспрерывно ерзал на месте, грызя ногти.

— Буря! Буря… Да что же такое творится?! — бормотал он про себя.

Заметив это, Кураноскэ невольно улыбнулся в глубине души.

Да, и впрямь буря. Однако истинные трудности должны были обозначиться лишь после бури. Ведь ураган очень скоро уляжется. Шуметь вот так попусту, может быть, и небесполезно иногда, да уж больно глупое занятие.

— Тихо, вы, тихо!.. — будто увещевали большие глаза Кураноскэ, когда взор его, смиряя яростное возбуждение толпы, как свет маяка над волнами моря, блуждал по рядам самураев.

Были и такие, что выходили вон из зала, гневно топнув ногой и выкрикнув на прощанье проклятье. Еще некоторое время зал напоминал бочку со взбаламученной водой, но постепенно возбуждение улеглось и наступила тишина.

— Ну, что скажете? — упали посреди безмолвия тяжкие слова Кураноскэ.

— Да что уж, как вы сказали, ваша милость, так тому и быть. Безусловно, тысячу раз так! Нам тут возразить нечего, — решительно ответствовал Куробэй Оно. — То, что наши действия могут нанести ущерб родичам нашего господина, соображение весьма существенное. Речь идет и о соблюдении верности заветам покойного господина. Как вы знаете, сам я с самого начала придерживался именно такого мнения.

Кураноскэ снова улыбнулся про себя — с такой горделивой победной интонацией были сказаны эти слова.

Некоторые в ответ согласно кивали. Другие возражали им:

— Да нет же! Тысячу раз не так!

— Что ж, будем считать, что клан свое решение вынес. Впредь до передачи замка властям прошу вас следовать во всем моим указаниям, — в заключение сурово промолвил Кураноскэ и поднялся.

Вслед за ним многие стали вставать и расходиться. Дома жены и дети с волнением ждали, с чем вернутся главы семей. С конца прошлого месяца все постоянно были объяты тревогой — ведь мужчины только и обсуждали планы обороны замка или «смерти вослед». Ждет ли их безрадостная судьба ронинов или же, приняв сейчас злополучное решение, они согласятся тем самым на нечто худшее? Как быть? Выходило, что победили те, что решились первыми пойти на капитуляцию. Но с этим трудно было примириться; казалось, что надо еще бороться, спорить… Однако горькое чувство отчаяния не давало им двинуться с места. Многие так и продолжали удрученно сидеть на месте, безмолвно понурившись.

— Буря… Буря… — сдавленным голосом пробормотал Кураноскэ и вышел в коридор, сжав зубы, от чего мышцы лица напряглись, придав ему еще более грозное и значительное выражение.

Куробэй Оно в ту ночь тоже не вернулся к себе в усадьбу, оставшись в замке. Куробэй был одним из тех, кто вздохнул с облегчением, когда было решено сдать замок без боя. Когда совещание подошло к концу и Кураноскэ покинул зал, Куробэй тоже поднялся и, показав глазами сидевшему неподалеку Ситироэмону Тамамуси в сторону выхода, шагнул в коридор.

— Так ни с чем он и остался. Нахлебался вдоволь! — выдохнул Куробэй, скривив лицо в такой гримасе, будто раздавил вредное насекомое.

Тамамуси не понял, о ком идет речь, и потому ничего не сказал в ответ.

— В каком смысле? — переспросил он, на что Куробэй только мотнул головой, подбородком указывая в дальний конец коридора, где Кураноскэ как раз заворачивал за угол.

— Вишь, изображает простоту и бескорыстное благородство, а сам хитрец из хитрецов, всем на удивление. Когда он нам толковал про «смерть вослед» и про оборону замка, сам–то и в мыслях того не держал — все для того, чтобы нас отвадить, не дать нам перехватить инициативу. Ну, а сейчас–то насчет мирной сдачи замка он все правильно сказал… Да и мы тоже хороши — всему верим, все его слова принимаем за чистую монету…

— Вы так полагаете?