Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)

Что касается главы рода Уэсуги в чине советника по части надзора за соблюдением правил и обычаев, равно как и его сына в чине советника по гражданским делам, то, поскольку они допустили, что вассалы рода Асано добыли и вынесли из усадьбы голову Кодзукэноскэ Киры, доставив ее в храм Сэнгаку–дзи, то действия обоих следует определить как преступные и вредные, за что следует обоих подвергнуть публичному наказанию, разумеется, с конфискацией земель.

Относительно действий вассалов рода Асано суждения могут быть двояки. Во исполнение воли своего покойного господина они, рискуя жизнью, ворвались в усадьбу Кодзукэноскэ Киры с целью мести, явив тем самым пример вассальной верности и преданности. Действовали они при этом соблюдая все правила рыцарского обхождения, что свидетельствует о том, что они преуспели в четырех добродетелях: учености, воинской доблести, вассальной верности и сыновней почтительности.

Также, как было условлено у них на многочисленных сходках, ронины, применяя оружие, содействовали возникновению беспорядков. Однако же от подобного суждения следует воздержаться, ибо применение оружия было связано лишь с тем, что иным способом они не могли осуществить своих заветных чаяний. Также обвинение в том, что они организовали преступный сговор и составили тайную партию, принеся присягу, следует снять. Вассалы рода Асано действительно объединились в группу, но не следует оставлять без внимания тот факт, что это было связано с наказанием, постигшим князя Асано и дальнейшей конфискацией замка и земель клана. Таким образом, действия ронинов, направленные на осуществление их плана, неизбежно должны были повлечь и повлекли некоторые нарушения общественного порядка. Однако союз ронинов едва ли можно назвать «сговором» или «тайной партией» — скорее, следует определить его как «цеховое объединение». При выборе меры наказания следует учесть все вышеуказанные обстоятельства, а также особо принять во внимание, какое воздействие оказывает сие происшествие на умы и сердца.

Исходя из всего вышесказанного представляется целесообразным пока оставить вассалов рода Асано в ведении соответствующих даймё, а окончательное суждение по их делу вынести позже.

Таково было суждение Судебной палаты. Итак, Сахёэ Киру рекомендовалось приговорить к сэппуку с конфискацией родовых земель, вассалы рода Кира приговаривались к казни через отсечение головы, клан Уэсуги должен был тоже отдать часть своих земельных владений. Выносилось определение, что ронины не повинны в создании преступного сговора и организации тайной партии, поскольку к созданию союза их подвигла необходимость служения принципу вассальной верности. Возможно ли было составить документ, более этого демонстрирующий полнейшее сочувствие?

И такой позиции придерживалась не только Судебная палата. Хаяси Даигакуноками свидетельствовал, что сам сёгун, опрашивая его, заметил:

— Сии столпы вассальной верности могли появиться лишь благодаря тому, что в стране распространилось наше высочайшее праведное учение. Подвергнуть сих мужей суровому наказанию представляется нам нецелесообразным в плане воспитания нравов грядущих поколений.

Цунатоси верил, что жизнь ронинов будет спасена. Однако вчера вечером пришло решение сёгуна, в котором значилось «сэппуку». Для всех приговор прозвучал полной неожиданностью, и князь до поздней ночи сокрушенно обсуждал дело со своими приближенными.

Уэсуги, прибегнув к посредству находившегося с ними в родстве клана Кисю, бросились искать заступничества через матушку сёгуна Кэйсё–ин. Поскольку из–за их оплошности и так уж вся страна гудела, как улей, уже не думая ни о каких ронинах, они хлопотали за свой клан, стараясь делать это без шума, исподволь, с униженным смирением, что едва ли отвечало требованиям кодекса самурайской чести. Тем не менее, по слухам, ходатайство было передано сёгуну. Поговаривали, что к Кэйсё–ин обратился сам Янагисава. Его высочество, отличавшийся трогательной заботой о живых существах, не мог остаться равнодушным к слезным мольбам рода Уэсуги. Тем более, как толковали в народе, учитывая глубочайшую сыновнюю почтительность сёгуна, он не мог не прислушаться к материнским увещеваниям.

Ёсиясу Янагисава делал вид, что ничего и знать не знает об этом. Никто никогда не слышал, чтобы он на чем–нибудь горячо настаивал. Будучи главным советником и находясь неотлучно при сёгуне, он никогда не спешил с ответами на вопросы.

Князь Хосокава бесстрашно попытался повлиять на ситуацию в замке.

— Вы, ваше сиятельство, что думаете насчет сего дела? — напрямик обратился он к Янагисаве, надеясь, что тот выскажет свое мнение без утайки.

Янагисава взглянул на собеседника. Лицо его было бледно и спокойно.

— А вы, ваша светлость? — ответил он вопросом на вопрос. Удивившись странной холодности его тона, Хосокава ответил:

— Ну, разумеется, помиловать.

— Что ж, я с вами согласен, — промолвил Янагисава с улыбкой. — Я сделаю все, что смогу.

— Однако все зависит исключительно от настроения его высочества, — присовокупил он.