Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)

Негоже самураю пренебрегать одним из двух важнейших начал — ратным уменьем или познаньями в науках и искусствах. Каждый миг самурай да будет готов по первому призыву сделать то, что должно, осуществляя тем самым веление Пути, что определяет отношения между отцом и сыном, старшим и младшим братом, мужем и женой. В душе самурай привержен миру, но свое оружие держит готовым к бою. Потому три прочих сословия видят в нем наставника и почитают. Следуя за наставником, и они учатся различать, что есть главное и что второстепенное в жизни.

В том и проявляется Путь самурая, служа коему воин зарабатывает себе на пропитание, одежду и жилье, и от коего сердце его обретает покой, что дает возможность самураю с усердием исполнять долг служения господину и воздавать сыновний долг родителям».

Идеальный образ самурая соответствует конфуцианским представлениям о «благородном муже» (цзюньцзы), который в извечной борьбе Добра и Зла противостоит человеку мелочному и подлому (сяожень). Отсюда вытекает естественное следование канонам конфуцианской морали, соблюдение принципов отношений между родителями и детьми, старшим и младшим, государем и поданными, а также между друзьями. Истинному самураю свойственны все основные конфуцианские добродетели: чувство долга, гуманность, искренность и неуклонное соблюдение ритуала (то есть норм поведения). Истинный самурай неприхотлив в еде, одежде и жилье, взыскателен к себе, чист помыслами, строг нравом. Его слово свято («У самурая двух слов быть не может», — гласит пословица). Он уважает старших, помогает младшим, благоволит подданным, заботится о родителях, совершенствуется в воинских искусствах, овладевает науками.

Однако «превыше гор, глубже морей» — долг самурая по отношению к господину. Господин, у которого самурай получал жалованье, то есть средства существования для своей семьи, рассматривался как Благодетель (ондзин). Вся жизнь, таким образом, превращалась в усердное служение во имя «воздаяния за милости» (онгаэси). Ради служения господину истинный самурай должен быть готов не задумываясь пожертвовать собственной жизнью и жизнью своих близких. Средневековая японская литература переполнена примерами самопожертвования во имя спасения жизни и чести господина, убиения собственного ребенка вместо сына сюзерена и самоубийств в знак скорби о господине. Долг по отношению к господину подразумевал также и всех членов рода, то есть родителей, детей и ближайших родственников сюзерена. Фактически речь шла не столько о личных обязательствах, сколько о долге рода вассала по отношению к роду сюзерена. Не случайно на эту тему постоянно рассуждают герои романа, готовясь принести в жертву не только себя, но и жен, и детей, которые так же сознательно принимают свой жребий. Идея Служения не распространялась на дальних родственников сюзерена, но проецировалась на вышестоящих — в первую очередь на верховную власть, на самого сёгуна, чьи распоряжения имели силу закона для любого самурая.

В японской ипостаси конфуцианство должно было в значительной степени поступиться главным своим принципом, гуманностью (жень, яп. дзин) во имя долга (и, яп. ги). Вся жизнь истинного самурая, наполненная ежедневным радением на пути самосовершенствования, рассматривалась всего лишь как инструмент служения господину.

Соответственно, воин, более искушенный в ратном деле, мог служить господину, пусть ценой своей жизни, лучше, менее искушенный — хуже. Жизнь самурая сама по себе, вне Служения, не имела реальной ценности — подлинную ценность ей могло придать только неукоснительное выполнение долга и следование законам чести. Таким образом, в этой преобразованной конфуцианской системе ценностей жизнь и смерть уравнивались. Если ценой жизни можно было выполнить долг Служения, следовало отбросить сомнения и колебания. При этом, разумеется, приказы господина не обсуждались: любой жестокий и несправедливый приказ, будь то убийство или самоубийство, подлежал немедленному выполнению. Однако существовал и внутренний императив, который побуждал самурая к экстремальным действиям без всякого приказа извне, — императив чести (гири), неизменно побеждающий императив человеческих чувств (ниндзё).