Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)

Должно быть, больше уж никогда не придется увидеть этих привычных взору картин, — думал князь с болью в душе… И не только этих… Перед его мысленным взором печальной вереницей проплыли виды родного Ако: сияющее под солнцем раздолье, что открывается с башни замка, сухой воздух побережья Внутреннего моря, просторы солончаков, струящаяся меж них, словно белый шелковый пояс кимоно, река Кумами, встающие из дымки на горизонте гребни гор. Этот шум ветра в вершинах старых сосен, затеняющих двор замка… До слуха князя словно донеслось отдаленное жужжание пчел, что слушал он каждое лето на родине. Еще больше, чем по природе родного края, тосковал он по тем, кто, словно трудолюбивые муравьи, живут и работают там, в Ако: по крестьянам, ремесленникам, и особенно по своим верным вассалам. При мысли о них слезы невольно выступали на глазах у князя. Как ни старался он не думать более об этом, как ни пытался переключить внимание на другое, ничего не получалось — горячий комок подкатывал к горлу.

Он бросил своих вассалов! Предал их! Ради того, чтобы в припадке безумия обрушить клинок на заклятого врага, он позабыл о своих родных и близких, о своих подданных. В конце концов воинская удача ему изменила, его постигло бесчестье. Что ж, остается только смерть. Да, остается только умереть…

Темный, обжигающий вал слез, вскипая в сердце, выплескивался через глаза, рот и нос несчастного, пока паланкин, мерно покачиваясь, вершил свой путь по улицам Эдо. Князь изо всех сил старался сдержать рыдания.

Наконец паланкин прибыл в усадьбу министра Правого крыла Тамуры, что находилась в квартале Атагосита. Князя провели в обшитую деревянными досками комнату. В одном углу комнаты был устроен туалет. Несколько стражников несли усиленную охрану.

Хозяин усадьбы явился к князю со словами ободрения. Князь учтиво приветствовал его. Казалось, он обрел спокойствие и решимость, примирившись со своей участью. Когда подали угощение, князь поблагодарил и принялся за еду. Все остальное время он сидел молча в раздумье, словно готовясь к встрече с неизбежностью.

Что творилось в сердце приговоренного? Стражникам, безмолвно стоящим в карауле, знать это было не дано. Только однажды князь проронил:

— Я хотел бы передать записку моим вассалам. Если можно…

Его слова прозвучали как отчаянная мольба. Видно было, что князю стоило большого труда их произнести, и решился он на это лишь после долгих колебаний. Стражники переглянулись, и один из них сказал:

— Что ж, если только не спрашивать у мэцукэ… Князь с вымученной улыбкой заметил:

— Думаю, такой необходимости нет. Действительно, дело вряд ли заслуживало того, чтобы спрашивать на него особое разрешение.

— Вот что, — продолжал князь, — можно все передать и на словах. Это будет не слишком сложно. Разыщите только моих вассалов Гэнгоэмона Катаоку или Дзюродзаэмона Исогаи.

— Пожалуй, — согласился стражник. В таком случае вы говорите, ваша светлость, а я сделаю пометки на память, — и он взялся за кисть.

Князь на некоторое время погрузился в тяжкое раздумье и наконец продиктовал послание: «Хотел сразу вам сказать, но до сих пор не представлялось возможности. Знайте же: то, что случилось сегодня, должно было случиться. Полагаю, моя неосторожность была предопределена свыше».

Только это и просил передать Правитель Такуми своим вассалам. Поскольку послание должен был доставить посторонний, князь не мог позволить себе излишних сантиментов. Однако и эта короткая записка, переданная Катаоке и Исогаи, несла в себе отзвук глубочайшего чувства.

Надзирающий за исполнением приговора Ясутоси Сода Симокусаноками в сопровождении двух помощников, Дэмпатиро Окадо и Гонуэмона Окубо, а также назначенного для данного случая кайсяку Такэтао Исоды прибыли в квартал Атагосита в усадьбу министра Тамуры после четырех пополудни, в час Обезьяны. Всех прибывших разместили в Большом флигеле, где они могли отдохнуть с дороги.

Дэмпатиро Окадо был не рад своему назначению, но, коль скоро все было решено и уже ничего нельзя было изменить, он был полон решимости честно исполнить служебные обязанности, то есть проследить за исполнением приговора, ассистируя главному надзирающему. Впрочем, как полагал Дэмпатиро, главный надзирающий Сода, слывший клевретом всесильного фаворита Янагисавы, не должен был допустить никаких нарушений протокола.

— По высочайшему повелению князь Асано должен совершить сэппуку в вашем доме. Распорядитесь поскорее начать приготовления, — обратился Сода к хозяину усадьбы Тамуре.

Министр приказал своим самураям подготовить помещение и вскоре доложил, что все готово. Князь Асано был приведен к главному надзирающему, который объявил ему высочайшую волю и предложил незамедлительно приступить к исполнению.

Закончив, Сода поднялся с татами, чтобы уходить.

— Но как же!.. — ахнул пораженный Дэмпатиро.

— Что еще? — обернулся Сода.

— Разве ваша светлость не будет присутствовать при сэппуку!

— Нет. По предписанию, моя миссия окончена. Надзирать за исполнением в мои обязанности не входит, — усмехнулся Сода.

Однако Дэмпатиро не мог примириться с такой позицией.