Ронины из Ако, или Повесть о сорока семи верных вассалах (Ako Roshi)

Хаято криво ухмыльнулся, слушая его воркованье. Однако и в самом деле с появлением симпатичной спутницы на мрачной дороге через поля стало как–то веселее. Незнакомка охотно беседовала о том о сем с Кинсукэ. Из ее разговора выходило, что она живет с мужем в Усигомэ, где они держат лавку — торгуют разными изделиями из соломы. Но то жилье будто бы у нее не основное, а настоящий ее дом в Ацуги.

— И кто же у вас заболел? — осведомился Кинсукэ.

— Да моя младшая сестра.

Слушая всю эту болтовню, Хаято пришел к выводу, что барышня не так проста и на обычную купчиху мало похожа. Если она из купеческого дома, то почему, например, отправилась ночью в дальний путь пешком, а не вызвала носильщиков с паланкином? Да и не только это. Если подумать хорошенько, очень странным представлялось, что она шла одна, без провожатых. Однако расспрашивать сейчас о чем–то ему было неохота. Наверное, думал Хаято, эта вялость оттого, что он порядком устал и страшно хочет спать. Не говоря ни слова, он шагал по ночной дороге.

— А вы куда направляетесь? — спросила женщина.

— Мы–то? Да к большой дороге на Камигату.

— О, путь не близкий! Смотрите–ка, луна вышла!

И в самом деле, сумрак в лесу, уходящем вдаль в бескрайние просторы ночи, стал бледнее и окрасился в бледно–желтые тона. Подавляя зевоту, Хаято подумал, что, должно быть, скоро наступит рассвет.

Стрельнув на Хаято своими прелестными глазками и заметив, в каком он виде, женщина посочувствовала:

— Вы, наверное, очень устали…

— Да уж! — впервые членораздельно произнес Хаято, но, будучи отнюдь не расположен к разговору, снова погрузился в молчание.

Лупоглазый Кинсукэ тоже, как видно, притомился от болтовни и уже еле ворочал языком. Наконец все трое окончательно замолкли и теперь молча брели по лесу. Они шли не слишком торопясь, так что едва ли можно было подумать, будто за ними кто–то гонится. Однако Хаято был совершенно выбит из колеи двумя неожиданными встречами и все не мог успокоиться, ломая голову над странным стечением обстоятельств. Тем не менее, сказал он себе, что бы там ни надумала их попутчица, хорошо бы найти какую–нибудь деревню и там остановиться. Непременно надо поспать до утра, а Кинсукэ велеть, чтобы покараулил. От недосыпа ему казалось, что вдали ночное небо уже посветлело и только вокруг них клубится густой таинственный сумрак.

— Ой! — вдруг не своим голосом воскликнул Кинсукэ, чем–то несказанно удивленный.

Хаято молча оглянулся и посмотрел на обочину, где стоял Лупоглаз.

— Ну не странная ли особа?! — ошарашено заметил тот. Тут и Хаято заметил, что таинственная незнакомка уже почти растворилась во мраке. Он взглянул в том направлении, куда, наклонившись, сейчас всматривался Кинсукэ.

Там, насколько хватало взора, террасами спускались по пологому рыхлому склону вплоть до самой лесистой лощины рисовые чеки. Их попутчица стремглав бежала вниз и уже почти достигла леса, в котором, вероятно, рассчитывала скрыться.

— Что это она вдруг?

— Что–что… Да кто ее знает! Не сказала ничего и вдруг бросилась наутек, — растерянно пояснил Кинсукэ и принялся громко окликать беглянку:

— Эй! Эй!

Голос Кинсукэ далеко разнесся в ночи, прокатившись эхом по холмам. Печальный зов, увенчавший это нелепое ночное происшествие, вызвал у Хаято приступ смеха. Тем временем незнакомка уже скрылась из виду, поглощенная лесной чащей в лощине. Конечно, она и не подумала обернуться на призывы Кинсукэ, который все еще что–то обиженно кричал ей вслед.

— Да ладно уж! Может, хватит? Пошли! — со смехом бросил Хаято.

— Нет, но разве не странно? Ну что за женщина! Чудачка какая–то!

— Небось, лиса–оборотень.

— Да? — Кинсукэ, похоже, всерьез принял эту версию, порядком оробел и, подойдя к Хаято поближе, тихонько переспросил: — Неужто впрямь лиса?

Хаято наивность парня понравилась.

— Ну, может и не настоящая лиса, но что–то в том же роде. Должно быть, неспроста она явилась к нам, а?

Кинсукэ все еще пребывал в смятении чувств, тоскуя по прекрасной беглянке, когда в отдалении мелькнул свет фонаря и чьи–то шаги донеслись из темноты. Они обернулись и и стали всматриваться во мрак. Хаято, завидев мерцание фонаря, сосредоточился и шепнул:

— Ты ничего не говори. Отвечать на вопросы буду я. Фонарей было два. Двое слуг, похоже, светили под ноги господину, — возможно, какому–нибудь чиновнику сыскного ведомства. Путники быстро приближались.

Подойдя вплотную, они подняли фонари повыше, осветив Хаято и его спутника.

— Путешествуете? — осведомился старший.

— Так точно, — смиренно ответствовал Хаято.

— Вам тут никто не встречался? Барышня одна не проходила? Такая приличная с виду…

— Да вроде бы нет, — спокойно ответил Хаято к удивлению своего спутника.

— Это вы тут кричали?

— Просим прощения, мы. Уж больно стало тоскливо одним ночью.

— Вот как? — озадаченно посмотрел на него чиновник и бросил: Ладно, идите!

Хаято молча поклонился и, перед тем как уйти, спросил:

— А та барышня, что вы упомянули, она кто?

— Разбойница, — был ответ. Хаято и чиновник переглянулись.

— Как так? Женщина? — спросил на сей раз Кинсукэ. Хаято, сочтя, что и так уже сказано достаточно, одернул его: