Ронины из Ако (Свиток 2)

— Осторожно, сударыня, не споткнитесь. Будем спускаться, — сказал, конфузясь и робея в глубине души, Сёдзаэмон, последовав за девушкой в полной темноте на почтительном расстоянии.

Он подождал, пока Сати, поскрипывая ступеньками, сошла вниз по лестнице, и только после этого спустился сам. Когда они вышли из темного дома на улицу, глазам стало больно от хлынувшего сквозь зеленую листву солнечного света. Сати была еще более неразговорчива, чем тогда, когда они сюда пришли, и настроение у нее, судя по всему, вдруг резко упало. Сёдзаэмону тоже казалось, будто он что-то оставил в этом доме, чего ему теперь остро не хватает, и он тоже подавленно молчал. Сейчас он собирался пойти обратно к квартальному голове, чтобы оговорить квартплату и все прочие вопросы касательно съема.

Эдоские ронины, сгруппировавшиеся вокруг Ясубэя Хорибэ и Гумбэя Такады, выходили из себя от нетерпения и досады. Для них не было ничего на свете превыше мести. Почти каждый день они собирались вместе обсудить дела и перемывали кости своему командору, который, похоже, не намеревался ничего предпринимать, жил себе в свое удовольствие на природе. Что им в такой ситуации делать, они не представляли, и день изо дня болезненно ощущали свою полную неприкаянность.

Из нескольких писем, пришедших от Кураноскэ, следовало, что командор сейчас более всего озабочен тем, как сохранить остатки рода Асано, для чего он и прилагает все усилия к восстановлению правопреемства князя Даигаку. Очевидно, лишь покончив с этими делами и узнав о результатах, каковы бы они ни были, Кураноскэ собирался перейти к осуществлению планов мести, дабы восстановить поруганную честь покойного господина. В его расчеты входило восстановление как самого клана, так и доброго имени сюзерена.

Ясубэй и его друзья такой постановкой вопроса были недовольны. Почему сразу не попытаться отомстить негодяю? Князь Даигаку, хоть, бесспорно, и доводится покойному господину младшим братом, но представляет другой княжеский дом. Пусть даже командору и удастся уладить дела с его правопреемством, нам-то от того что толку? Такие половинчатые меры все равно не могут воскресить клан в его былом величии. Как бы ни пекся покойный господин о роде Асано и клане, более всего он должен был бы жаждать смыть бесчестье, но это по-прежнему остается неосуществимо. Не время сейчас заниматься вопросами сохранения клана и родового имени. Когда господин был жив, мы как могли служили ему, были его «руками и ногами». Но и сейчас ничего не изменилось, мы все те же. Бесчестье господина остается и нашим бесчестьем. Враг нашего господина остается нашим врагом. Что может быть для нас превыше мести?!

Каждый раз, когда ронины собирались вместе, из всех их разговоров следовал лишь такой непреложный вывод. Более ничто для них не существовало. Было достаточно тяжело каждый день говорить об одном и том же, чтобы затем разойтись ни с чем. Лишь жажда мести разгоралась в их сердцах все сильнее, причиняя всем мучения. «Может быть, лучше пока переждать, не собираться так часто?» — предлагали некоторые, но другие с ними не соглашались и настаивали на ежедневных сходках, чтобы не угас, не впал в небрежение воинский дух. Эти бесполезные прения были чреваты немалой опасностью — стоило только кому-нибудь одному в чем-то не согласиться с остальными, как атмосфера угрожающе накалялась. Были и такие, что, устав от ожидания, вдруг исчезали, уходили в неизвестном направлении, не предупредив товарищей. То, чего опасались Ясубэй и Гумбэй, постепенно стало обретать зримые формы.

— Что ж поделаешь, — говорил Хэйдзаэмон Окуда, — люди есть люди. Лучше всего было бы ударить сразу, пока у всех еще душа горит. А когда столько выжидаешь, само собой, некоторые начинают разбегаться.

Все это посланец из Эдо пытался объяснить Кураноскэ, навестив его в Ямасине. Кураноскэ с улыбкой отвечал:

— Что ж, думать только о мести, может, и неплохо, да ведь и любой босяк безродный, ежели разозлится как следует, может полезть в драку и много чего наворотить… Только разве такая храбрость не удел тех, что во хмелю готовы лезть на рожон, браться за дело, которое на трезвую голову им нипочем не осилить? Разве нам это надо?

Видя, что лицо гостя залилось краской, Кураноскэ миролюбиво продолжал: