Ронины из Ако (Свиток 3)

Горосаку был по рождению купцом, но по воспитанию и по характеру мало отличался от истинного самурая. К тому же при знакомстве с ним сразу бросались в глаза необычайная раскрепощенность, свобода и живость духа — черты, которые нечасто встречаются у самураев, состоящих на жалованье в клане. За это он и снискал уважение Кураноскэ. Такая свобода духа была когда-то в старину присуща самураям. Однако в эти годы, когда законы и обычаи слишком безапелляционно признавали только за самураями право быть господствующим классом, встретить подобную раскованность можно было скорее у мещан, меж тем как самураи-то ее утратили. Кураноскэ угадывал, что сие превращение таит в себе некий важный смысл, не ограничивающийся обыденными переменами в повседневном бытии людском.

— То-то я говорю: уж больно его милость занят! обронил Горосаку, намекая на то, что ему известна цель прибытия Кураноскэ в Эдо. — Ох, нелегко вам приходится, сударь!

— Что верно, то верно. Я-то думал, что, коли стал ронином, свободного времени будет хоть отбавляй, а на самом деле не тут-то было! — ответствовал Кураноскэ.

Полагая, что имеет дело все же не с таким человеком, которому можно довериться и все рассказать без утайки, он предпочел отделаться шуткой.

Горосаку, в свою очередь, сообразив, что на уме

у собеседника, был не слишком задет подобной сдержанностью.

— Вы ведь, сударь, кажется, знакомы с его преподобием Хагурой? — спросил он.

— Хагура? Ах да! Тот, что был у нас жрецом в святилище в Фусими…

— Да-да, он. Он сюда часто наведывается и о вас, сударь, говорит с величайшим почтением. Так вот он просил сразу ему сообщить, коли вы объявитесь. Позвольте его позвать?

— Да стоит ли мне показываться посторонним на глаза? Он что, где-то здесь поблизости обитает?

— Ну да, с другой стороны, прямо за моим домом, с лукавой улыбкой сказал Горосаку и, махнув слуге, велел пригласить его преподобие.

За усадьбой Горосаку в переулке по обе стороны теснились принадлежавшие ему доходные дома. В один из этих домов и отправился посыльный. Там, в комнатке окнами на юг, окруженный громоздящимися со всех сторон высокими стопками старинных книг, сидел за маленьким столиком упомянутый синтоистский жрец. Был это не кто иной, как прославленный ученый Отечественной школы Кокугаку Адзумамаро Када.

Ученый муж был отцом-основателем новаторской по тем временам Отечественной школы — с него, можно сказать, все учение Кокугаку и началось. В пятнадцатом году Гэнроку ему исполнилось всего тридцать четыре года, но выглядел тщедушный Адзумамаро с сединой на висках гораздо старше своих лет. Однако живые глаза его лучились, а в тщедушном теле и худощавом лице с поджатыми губами чувствовалась незаурядная энергия и сила духа.

Бросив вызов пронизавшим сверху донизу все общество «китайским наукам» Адзумамаро призывал к возрождению исконно японских добродетелей, заключенных в Пути Богов, учении Синто. Кураноскэ познакомился с ним в Киото, когда Адзумамаро еще был жрецом святилища бога Инари в Фусими. Послушав доводы в пользу отечественных духовных ценностей, он тогда почувствовал, что жрец — человек необыкновенный и в будущем обязательно что-нибудь да выкинет. Сам Кураноскэ был воспитан на принципах чжусианства, то есть на тех самых «китайских науках», против которых ополчился Адзумамаро. Жрец упорно твердил, что «ныне наступил век упадка, в старину японцы были куда лучше, и надо, чтобы японцы вернулись к тем древним духовным ценностям». Кураноскэ казалось, что этот человек просто не хочет видеть, как изменился мир, живет какими-то ужасно реакционными представлениями — и он не стесняясь вступал с Адзумамаро в спор.

Кураноскэ понимал, что общество есть живой организм, и как человек, вступив в преклонные года, уже не может вернуться к ребяческому состоянию души, так и общество, достигшее определенной стадии, следуя неизбежным путем исторического развития, должно для своего улучшения совершенствовать сущность общественной системы, а для этого есть только один способ — найти новый путь развития. Можно сколько угодно твердить о том, что в древности мир был устроен лучше, — возражал Кураноскэ, но пытаться возродить прошлое, отстоящее столь далеко от настоящего, означает просто не замечать окружающей действительности, и, как тут горячо ни спорь, а воплотить подобные идеи никому не под силу.

Адзумамаро с его идеями нелегко было приспособиться к нравам эпохи Гэнроку. Оттого-то он так радовался, что среди великого множества людей неискренних, легко соглашающихся с любыми доводами собеседника, наконец-то нашел достойного противника в спорах. Оттого и похваливал все время Кураноскэ: мол, это вы хорошо сказали!