Ронины из Ако (Свиток 3)

Не успел он прошагать и половины квартала, как появился еще один паланкин. Приглядевшись, Ёгоро увидел сквозь редкий снег, что за паланкином в некотором отдалении кто-то идет. Незнакомец прикрывал лицо зонтиком, но Ёгоро без труда узнал Гэнго Отаку — мануфактурщика Симбэя, и с души у него отлегло.

Когда они поравнялись, Ёгоро увидел, что лицо приятеля так и светится нескрываемой радостью.

— А это кто был? — осведомился он.

— Мастер Сохэн, — без тени сомнения ответил Гэнго.

Паланкин Сохэна меж тем направился к воротам усадьбы Киры. Оба проводили его пристальным взглядом. Рядом с ветки сосны, выпроставшейся из-за черной дощатой ограды, упал пласт снега.

— Ну, Отака!

— Ну, Кандзаки! — одновременно воскликнули они.

Ёгоро, хоть губы у него и тряслись от холода, закатав подол кимоно, снял гэта и бросил свой зонтик, намереваясь избавиться от лишнего снаряжения.

— Сомнений нет! — с нажимом сказал Гэнго.

— Я пошел в Хонгоку, к Кураноскэ, — тут же

ответил Ёгоро.

— А я к Ясубэю Хорибэ, — сказал Гэнго.

На том они расстались. Снег все падал и падал. Добравшись до набережной и увидев, что поблизости никого нет, Ёгоро зашвырнул гэта и зонтик в воду, а сам припустил во весь дух. Он мчался сквозь вьюгу навстречу холодному ветру, от которого слезы наворачивались на глаза, мчался, оставляя позади поблекшие, выцветшие ивы под снегом, неподвижно застывшие лодки на свинцовой глади реки, мосты.

Когда Ёгоро, весь в снегу и дорожной грязи, добрался до штаба в квартале Хонгоку, было уже за полдень. Навстречу ему вышел Дзюнай. За ним, раздвинув фусума, появился Кураноскэ. Подошел и Тикара со светящимся радостью взором.

Накануне Гэнго, вернувшись от Сохэна, сообщил, что четырнадцатого утром состоится чайная церемония в усадьбе Киры, а немного позже с такими же сведениями Ясубэй Хорибэ прибежал от Горосаку Накадзимы.

— Косити! Сароку! — громко позвал Кураноскэ.

Несколько минут спустя оба юных самурая-вакато уже бежали по снегу в разные стороны, а за ними, надев соломенные сандалии, еще куда-то поспешал и старый Дзюнай.

Из соседнего дома явились Ханнодзё Сугая, Матанодзё Усиода, Канроку Тикамацу и Дзиродзаэмон Мимура.

— Все как у нас было условлено, — коротко бросил Кураноскэ не вставая с татами.

— Есть! — отвечали самураи, и все четверо немедля отправились в путь.

Их следы, как нити паутины, протянулись по снегу от дома в разных направлениях — и гонцы растворились в снежной замяти. Ёгоро тоже снова умчался на задание.

Кураноскэ долго молча смотрел на угли в жаровне. Все разошлись, в комнате стало пустынно и уныло. Только слышалось, как мерно, будто отбивая ритм стихов, ударяют оземь капли подтаявший снег струйками стекал со стрех. Наконец Кураноскэ поднял голову и взглянул на Тикару, который сидел рядом чинно выпрямившись, терпеливо ожидая, что скажет отец.

— Ты и впрямь мой сын… — сдержанно промолвил он.

— За меня не тревожьтесь, отец, все будет исполнено как должно, — твердо отвечал Тикара, уперев руки в циновку и склонившись в поклоне.

Отец и сын в этот миг как никогда ощутили, сколь близки они друг другу, сколь тесно связывают их кровные узы. Они сознавали, что разговаривают так в последний раз, и оттого щемящее чувство могучей волной захлестывало их сердца. В этой волне перед отцом и сыном, как вспышка, промелькнуло видение — все, что было прожито и пережито в земной жизни. Словно желая пресечь минутную слабость, Кураноскэ поднялся. В то же мгновение не стало отца с сыном — остались только товарищи по оружию.

— Нужно будет расплатиться за постой, — приказал Кураноскэ. — Поскольку все мы вдруг разом отсюда исчезнем, надо будет что-то придумать, как-то объяснить хозяину причину.

— Будет сделано, — ответил Тикара, и, пока он вставал с татами, отец уже скрылся за бумажной перегородкой.

Когда Тикара рассчитывался с хозяином, вернулся Дзюнай и прошел в комнату командора. Вслед за ним появился Тюдзаэмон Ёсида, аккуратно стряхнул снег с зонтика, который никак не желал складываться, наконец все-таки закрыл зонтик, поставил его в прихожей и, тяжело протопав по татами, тоже скрылся в комнате Кураноскэ. Тикара, закончив свои дела, уселся снаружи у фусума, решив нести караул.

— Тикара! — раздался голос Кураноскэ.

— Решено, что ты у нас будешь командовать штурмом задних ворот усадьбы, — сказал отец.

Двое пожилых советников командора, Дзюнай и Тюдзаэмон, с улыбкой смотрели на юношу, и под их взглядами Тикара с особой силой почувствовал всю глубину родительской любви, которую скрывал под суровым обличьем Кураноскэ.

— Садись вон туда, — добавил отец.

Оба старца с радостью подвинулись, давая место отважному юноше, которому предстояло

возглавить штурмовой отряд у задних ворот.