Ронины из Ако (Свиток 3)

— Благодарствуем. Только едва ли кто из наших этого желает. Мы все вместе прошли этот путь. И вы, командор, были с нами, вели нас. Что это вы вдруг так переменились? Ведь если рассудить по-другому, то можно сказать, что и мы все вели командора, разве не так?

На последних словах голос Дзюная сорвался на хрип, и Кураноскэ, слушавший опустив голову, взглянул на старика. В глазах Дзюная стояли слезы.

— Ну-ну… — пробормотал Кураноскэ, стараясь справиться с охватившими его чувствами.

Подумав, он кивнул и, сам того не замечая, скрестил руки на груди.

— Что ж, если ты так считаешь… — промолвил он сдавленным голосом.

Дзюнай по-отечески ласково кивнул и сказал с прояснившимся взором:

— Мы все шли к этому плечом к плечу. Да кто из нас согласится, чтобы вы, командор, с вашим сыном одни приняли вину на себя?! Если рассудить здраво, то мы все здесь связаны друг с другом узами более крепкими, чем между отцом и сыном.

Кураноскэ молчал, поджав губы. На его округлых щеках и широких скулах играли блики первого весеннего солнца, заливающего веранду.

Глава 47. «Неприсоединившиеся»

Хотя обитавший в Киото Сёгэн Окуно нередко встречался с жившими по соседству Гэнсиро Синдо и Тароэмоном Кавамурой, которые принадлежали, как и он, к партии отколовшихся от партии мстителей, в разговорах они умышленно старались не упоминать о Кураноскэ и иже с ним.

Когда кто-нибудь из приятелей спрашивал:

— Не было ли каких особых известий из Эдо? — Сёгэн, опасаясь увидеть в вопрошающем взоре собеседника ту же тревогу, которую испытывал он сам, с напускным безразличием отвечал:

— Да вроде все по-прежнему.

Ему, Сёгэну, очень хотелось сохранять маску нарочитого безразличия — для самоутверждения. После того как Кураноскэ отбыл в Эдо, Сёгэн несколько месяцев не мог избавиться от странного беспокойства: ему все казалось, что ему кто-то или что-то угрожает. В сущности, он ведь со всеми земляками порвал, и теперь ему должно было бы быть совершенно безразлично, что там поделывают Кураноскэ и прочие ронины из Ако. Скорее уж надо было думать о том, как наладить жизнь семьи в новых условиях — а над этим приходилось задумываться всерьез. Настроение Сёгэна в основном и определялось насущными заботами, отчего он постоянно пребывал в дурном расположении духа.

Над ним по-прежнему, как когда-то, нависала тень Кураноскэ. Даже сейчас, когда они окончательно размежевались, это было неприятно. Ну когда же наконец он избавится от влияния командора?

Кураноскэ, конечно, не безразличны его близкие, но с него станется отсечь все родственные узы, чтобы только довести до конца поглотившую его целиком затею, сыграть этот спектакль, которого так жаждут его соратники. Говорит, что все во имя покойного господина, но нет! Все он делает только для себя самого, для утоления своей жажды мести толкает на скользкий путь горячих юнцов. Кто бы что ни говорил, какие бы благовидные предлоги ни выдвигались, но лишь одно бесспорно. Он забавы ради разыгрывает помпезный спектакль, вовлекая в него своих сторонников, для чего обрекает на смерть молодых, лишает их будущего. Человек здраво-мыслящий просто не может с этим согласиться!

Когда Сёгэн оставался в одиночестве, — сидел ли он у очага или выходил в сад, — его постоянно грызли эти мысли. Чем больше он старался от них избавиться, тем больше чувствовал, что сомнения раздирают его душу, изнуряют плоть.

Известие принес Гэнгоэмон Кояма, доводившийся Кураноскэ дядей.

— Свершилось?! — побледнев, беззвучно прошептал Сёгэн, как человек, которому объявили смертный приговор.

Его потухший взор был устремлен на взволнован-ного Гэнгоэмона.

— Да правда ли это?

— Говорят, весть принес Игути от Гэнкэя Тэраи. А тому передал сообщение сам Кураноскэ.

— Такой уж он человек… Я всегда подозревал, что он все-таки пойдет на это, — заметил Гэнгоэмон.

— Да что же? Мы-то все равно тут ни при чем. Но при всем при том… — осекся на полуслове Сёгэн.

Почуяв неодобрение в словах отца, Гэнгоэмон решил поумерить радостное оживление.

— Родичам, конечно, выйдет много неприятностей. Эх, скверные дела! Да мы ведь с самого начал были против, сколько раз говорили…

— Ладно, я пока наведаюсь к Гэнкэю, уточню что можно. Попозже увидимся, — бросил Гэнгоэмон и, немного успокоившись, ушел.

Домашние во главе со старшим сыном и наследником Якуро окружили Сёгэна. Настроение у него окончательно испортилось.

Спохватившись, он послал Якуро вслед за Гэнгоэмоном к Гэнкэю Тэраи. Один за другим явились с визитами всполошившиеся Гэнсиро Синдо и Тароэмон Кавамура.

— Свершилось! — с деланой усмешкой встретил их Сёгэн.

Он счел за лучшее скрыть все свои тревоги за беспечной улыбкой, но Гэнсиро и Тароэмон видели, что Сёгэн сам на себя не похож и веселье его наигранное.

Кавамура присел и сказал, взглянув на Сёгэна:

— Видишь, кто крепче духом оказался, тот и победил!