Ронины из Ако (Свиток 3)

Может быть, как жар покидает стынущие угли, его уже покинула движущая сила, волшебная сила мужественности?

Или тут другое?

Вдруг словно мощный поток ворвался в его сердце и захлестнул его. Перед ним возник образ оставшейся дома Осэн. Однако не потому, что в его жизнь вошла Осэн, исчерпала себя дружба с Дзиндзюро. Думать так означало признаться самому себе в чем-то постыдном — может быть, оттого Хаято пришел в еще большее раздражение. В его узких глазах красивого разреза блеснула

холодная усмешка, когда он промолвил:

— Лучше бы он своих братцев сам прикончил.

Сказано это было без малейших эмоций, однако видя, что на крупном лице Дзиндзюро отразилось удивление, Хаято вдруг почувствовал, как его охватывает пламя.

— Да, зарубить и все! Без вопросов!

Какая-то неудержимая сила влекла его. Он еще сам толком не знал, кого надо убить, но необычайное ощущение, которое испытывает человек в тот миг, когда рука сжимает разящий меч, волнами пробежало по мышцам всего его тела. В то же время Дзиндзюро выглядел как человек, стоящий под клинком меча: побледнев, как бумага, он в упор посмотрел на собеседника и, когда лицо Хаято дрогнуло, сказал:

— Дурь это и больше ничего! Жизнь человеческая она важнее всех этих глупостей!

Сумерки уже тронули заболоченный луг под обрывом. Хаято и Дзиндзюро сидели рядом на корнях дерева и молчали, будто лишившись речи.

Прошло уже некоторое время после того как Осэн задвинула внешние щиты на ночь, когда во дворе послышались шаги Хаято. Она расчесывала волосы при свете фонаря и обернулась на слабый шорох — кто-то шел по двору в соломенных сандалиях. Осэн подняла упавший гребень, снова прислушалась, нахмурила брови. Не слышно было, чтобы дверь открывали снаружи. Но шаги она определенно слышала. Она уже собралась встать и пойти посмотреть, когда шорох послышался вновь. На сей раз шаги доносились с пустыря за домом — они торопливо удалялись! В том, что это был Хаято, сомнений не оставалось — она знала его поступь.

Она открыла окно, выходящее на ту сторону — холодный ветер, плеснувший дождевыми брызгами в лицо, разметал волосы. На улице было темно, но Осэн сумела рассмотреть за поваленным могильным камнем выходящую на дорогу фигуру мужчины, похожую на смутную тень, которая стремительно шла прочь от дома.

— Хаято! — крикнула она.

Ответа не было.

Отчего-то по спине у нее пробежала дрожь.

Решив, что обозналась, Осэн снова закрыла окно и вернулась к туалетному столику. От бумажного абажура светильника попахивало масляной пропиткой. Все же это был не кто иной, как Хаято. Может быть, он что-то забыл в городе и должен был срочно вернуться? Но, если глаза ее не обманули, он будто бы бежал прочь… Может быть, вор соблазнился тем, что в доме так тихо, и решил что никого нет, а когда увидел ее, пустился наутек? Осэн почувствовала, как отчего-то нехорошо становится на душе.

Хаято, словно тень, брел по улицам спящего города. Во мраке слышалось лишь шуршание соломенных сандалий, похожее на шелест палой листвы. Внезапно шуршание прекратилось, и во мгле вешней ночи повисла гнетущая тишина. В сумраке и без того бледное лицо Хаято казалось еще бледнее. Его узкие раскосые глаза, светящиеся холодным огнем, вглядывались в темноту.

— Куда теперь? — спрашивал он самого себя.

Спрашивающий задавал свой вопрос безо всякого азарта. Тот, кого спрашивали, тоже не торопился с ответом. Пребывая в угрюмой нерешительности, Хаято чувствовал, как в глубине души снова вскипает волна странного раздражения. Будто острые блестящие осколки стекла впивались в мозг.

Ему показалось, что за ним кто-то идет. Вдоль улицы тянулась черная глинобитная стена. В низко нависшем весеннем небе чернела кровля храма. С одной стороны улица была тускло подсвечена отсветами из окна сторожки. Свет пугал Хаято. Сейчас он боялся встречаться с людьми — потому чуть раньше, дойдя до своего дома, и повернул обратно.

Он видел в окне лицо и плечи Осэн. Если бы он тогда зашел в дом, то убил бы ее. Это точно. Зарубил бы на месте. Просто зарубил бы.

«— Хорошо, что вовремя ушел, — отчужденно рассуждал он в какой-то странной полудреме. Но почему? Вроде бы я не пьян… Нет, не понимаю. От ходьбы в голове вроде проясняется. Как будто бы полегчало. Точно полегчало».

Бормоча себе под нос, Хаято шел и шел, чувствуя,

что ему жалко самого себя. Слезы наворачивались на глаза. Но тут он спохватился, устыдившись своей слабости, и сердце его вновь превратилось в кусок льда. Слезы ушли, а на смену им вскипала, как вал прибоя, изначально гнездившаяся в его душе беспричинная и буйная ярость. Хаято тщетно пытался совладать с собой, и сердце его вело незримую борьбу с демонами.

Хаято не появился и когда Осэн, уложив волосы в прическу, завершила ужин. Было уже поздно. Она постелила футон и легла. Было грустно и тоскливо. В печальном ожидании она забылась тревожным сном. Посреди ночи ее разбудил прозвучавший в тиши скрип колодезного ворота кто-то плескал водой у колодца.

Осэн встала с постели. Сёдзи раздвинулись, и вошел Хаято. Она поразилась смертельной, куда больше обычного, бледности его лица.