Ронины из Ако (Свиток 3)

Четвертого числа второй луны ранним утром, когда на улице только начало светать, Цунатоси Хосокава Эттюноками пробудился от сна в своей усадьбе в Маруноути близ Дороги даймё. Накануне он поздно лег спать, и теперь сквозь полуприкрытые веки смотрел на мастера чайной церемонии, словно тень проскользнувшего в спальню, — почти не видя, а скорее чувствуя, как тот неслышно передвигается по комнате. В обязанности мастера входило разжигать по утрам огонь, чтобы князь не простудился с утра в нетопленом помещении — вот и сейчас он явился с грудой пылающих углей в железном совке, чтобы ссыпать их в жаровню.

Слушая, как мирно потрескивают угли, Цунатоси перевернулся с боку на бок на шелках в своей постели. Шорох и постукивание железных палочек, которыми помешивали в жаровне, вдруг прекратились — должно быть, монах испугался, что потревожил сон господина.

Когда Цунатоси проснулся снова, монах уже ушел. Князь вспомнил, что вчера посылал гонца в свою усадьбу в Таканаве, где содержались пленники. Итак, сегодня семнадцати ронинам из Ако предстояло совершить сэппуку. Когда пришло высочайшее повеление, он решил послать осужденным цветы, о чем их и должны были уведомить заранее.

Своими действиями князь был доволен, однако при мысли о том, что всем семнадцати сегодня предстоит расстаться с жизнью, он испытывал глухое чувство неудовлетворения. До того момента, пока не пришло вчера высочайшее повеление, он верил и надеялся, что ронинам все же сохранят жизнь. Он направил о том молитвенное прошение в храм в Атагояму и предпринимал все от него зависящее, чтобы спасти ронинов. В народе об этом знали, и общественное мнение как бы подкрепляло его усилия.

Конечно, ронины пошли против установленных сёгунами законов. Однако же, если рассудить здраво, это только внешнее впечатление, а в действительности, коли посмотреть, какое влияние оказал их поступок на общественную мораль и нравы, то становится ясно, что он явил миру возвышенный дух самурайства, признанного правящим сословием «цветом рода людского», будучи воистину рыцарским деянием. В этом мире, пребывающем ныне в упадке, где хозяйничают мещане — купцы и ремесленники, где крестьяне беспрестанно ропщут на свое бесправное положение, а господствующее сословие, самураи, растеряли былую доблесть и отвагу, все словно ощутили дуновение свежего ветра. В поступке ронинов чувствовался тот самый направляющий дух, что владел самураями в обоих лагерях при осаде Осакского замка и в битве при Сэкигахаре в пору создания сёгуната Токугава. Они своим примером доказали этому растленному миру, что, доколе существует самурайская честь, пренебрегать ею не дозволено. В лице этих сорока шести ронинов самураи показали мещанам и крестьянству, что они достойны стоять во главе общественной иерархии, подтверждая народную мудрость: «Среди цветов красуется цвет сакуры, среди людей — самураи». То, что есть на свете такие самураи, подтвердило очевидную истину: сколько ни загребают денег купцы, сколько ни стараются в поте лица крестьяне нажить достаток, никогда не будет порядка в общественном укладе Поднебесной, если основой общества не станут принципы самурайской чести и достоинства. Иначе говоря, разве поступок ронинов не послужил, наоборот, к укреплению порядка и спокойствия в стране, к упрочению власти сёгуната? Несомненно является ошибкой наказывать ронинов лишь за то, что они якобы виновны в «преступном сговоре».

Цунатоси публично отстаивал свою позицию повсюду и, насколько он мог припомнить, все охотно прислушивались к его мнению. Он даже заявлял, что готов взять всех семнадцать ронинов к себе в вассалы, если только им будет пожаловано высочайшее прощение. Он искренне этого хотел. Да и кто из даймё в стране отказался бы иметь среди своих вассалов таких верных и преданных людей? Впору было завидовать покойному князю Асано! И когда князь Цунатоси открыто говорил об этом, никто и не думал осуждать его за неосторожное высказывание. Уже за то, что его попечению было поручено семнадцать ронинов, он служил объектом зависти других даймё. Атмосфера в обществе заметно изменилась. Словно в душный летний день после

грозы мир полнился свежестью и прохладой.

Самураи чувствовали себя воистину самураями, как когда-то в былые времена.

В этой новой атмосфере общественное мнение требовало, чтобы наказаны были не только ронины — какую-то кары должны были понести и род Кира, и род Уэсуги. Сразу же после свершившейся мести ронинов такого рода запросы стали поступать через Сыскное ведомство в Судебную палату, что добавляло властям забот.

Для рода Кира и особенно для рода Уэсуги все случившееся было сравнимо со стихийным бедствием — землетрясением или пожаром. Однако то, что они допустили разгром усадьбы и позволили нападавшим отрубить голову ее хозяину, было, с точки зрения канонов самурайской чести, непростительно. По крайней мере, так считали все.