Ронни. Автобиография (ЛП)

Однако, хоть 60-е и наступили, кое-какие традиции в доме № 8 по Уайтторн-авеню оставались неизменными. Помню, как я набирался куражу заговорить со своей первой подружкой Линдой, беспрестанно снуя на велосипеде мимо её дома, пока она не выходила, и я не врезался в неё. Не могу забыть и ощущения в своих штанах холодного ночного воздуха в темноте в компании с валлийской красавицей Тэффи. Однажды мои родители позволили ей остаться у нас дома на ночь. Собственно, они-то думали, что я буду ночевать в другой комнате, но когда они отправились спать, я прошмыгнул к ней, и вскоре мы заснули в объятиях друг друга. На следующее утро, когда папа пришел разбудить её, я всё еще находился там, и мы все трое испытали шок! Он смотрел на нас, кажется, целую вечность, пока не произнес: «Думаю, теперь нужно две чашки чая…»

Тем же утром он толкнул меня, сурово воскликнув: «Да будет тебе известно, что твои братья так не поступали, — он покачал головой в знак неодобрения. — Что ты там себе думаешь на яхте твоего отца?» Позднее я узнал, что оба моих брата поступили так же…

Спустя много лет, когда я купил дом в Ирландии, то переделал одну из его пристроек в некое подобие старомодной пивной. Над её дверью висит теперь вывеска с портретом Арчи в морской униформе и название пивной большими буквами: «Яхта твоего отца». Мой зять Пол любезно изобразил всё это, пока я отдыхал в баре. На другой стороне вывески красуется надпись: «Отличное вино, пиво и спирт — абсолютно задаром».

Когда кто-либо из нас разживался деньгами — например, когда я работал на сборе картофеля, или когда Арт и Тед начали выступать с концертами, — то мы всегда вручали половину маме. Папа приносил зарплату домой, на совесть отдавая маме её часть денег для ведения хозяйства, а потом так же на совесть спускал всё оставшееся в пивной. Если бы вы сказали мне, что однажды я построю собственную пивную в стиле тех дней, или что алкоголь сыграет в моей жизни неординарную роль, то я бы вам ни за что не поверил.

Задняя комната в доме № 8 по Уайтторн-авеню вообще-то предназначалась для столовой, но вместо этого её до самого потолка забили пластинками и инструментами. Это была наша музыкальная комната, и именно здесь мои братья устраивали свои вечеринки с друзьями-битниками из школы искусств. Мой дядя Фред вытащил из стены, разделявшей эту комнату и кухню, несколько кирпичей, сделав тем самым люфт, чтобы мама могла передавать нам чай и кофе без лишних хлопот. Получилось нечто вроде бара.

Я любил вечеринки своих братьев и просто не отрывал глаз от девчонок, которые на них появлялись. На них были ярко-красные, жёлтые и зелёные платья, браслеты и длинные серёжки. Например, Вив была древнеегипетской богиней, Элен — молодой Одри Хепберн, а Джеки — надутой Ким Новак. Мария, Дорин и Джулии — лишь немногие имена из всех, кого я могу припомнить среди по-декадентски валявшихся в те часы на диване. Они были великолепны, богемны, по-настоящему красивы, и я был влюблен во всех разом. К моему несчастью, им было уже по 17–18 лет, а мне — только 7 или 8, и я все ещё носил короткие фланелевые штанишки.

Все тогда исполняли музыку скиффл. Но случались также ритм-энд-блюзовые и традиционно-джазовые джем-сейшны, которые устраивались парнями в брюках-дудочках и тёмных очках. Мне безумно хотелось тусоваться с ними, стать частью их команды, но Арт и Тед были вынуждены выгонять меня, так как никому не хотелось целоваться и обниматься в моём присутствии. Так что Арт или Тед давали мне несколько монет и говорили: «Ронни, сбегай-ка в ларёк и купи нам плитку шоколада и бутылку лимонада». Магазины находились только в конце улицы, в общем-то не очень далеко, но достаточно, чтобы выиграть у меня 10–15 минут. Но я отвечал: «О-кей, конечно. Засеките время — вот увидите, как быстро я вернусь!» Мне не хотелось ничего пропустить. Арт просил меня, чтобы я не очень торопился, а Тед уверял, что нет никакой необходимости бежать туда и обратно на том же количестве оборотов, но я не понимал их намеков и старался изобразить из себя олимпийского бегуна. Ещё до того, как они могли сделать своё дело, я спустя четыре минуты снова торчал в музыкальной комнате с лимонадом и шоколадом, сияя от гордости.