Рос и я

Альбом уездной барышни (продолжение)

Лубок

Был Александр по счету первый.
У Александра сдали нервы.
И вот — конфуз и паралич,
иначе: Феодор Кузьмич.
У сей метаморфозы запах,
как будто бы Восток и Запад
гниющий (то бишь пахнет серой,
но хорошо еще не спермой)
местами поменялись: рок
вошел холерой в Таганрог.
Трясет овация галерку,
как сумасшедший табакерку.
Коляска мчит по мостовой
булыжной, и городовой
усатый, вытянувшись в струнку,
в волнении глотает слюнку.
И снова белый взрыв оваций
встречает смену декораций.

* * *

Поляки, я не вижу смысла,
О чем шумите вы, народные витии,
Иль потечет обратно Висла,
Зачем анафемой грозите вы России?
Что возмутило вас? Иль снега будет больше,
Иль росс уж от побед отвык, и не пристало Польше
На Габсбургов костыль надеяться. Права молва,
И ворон у орла не выклюет глаза.
Победа! Сердцу сладкий час.
Греми, восторгов общий глас!
Восстав из гроба своего,
Суворов видит плен Варшавы,
Вострепетала тень его
От блеска им начатой славы.
Благословляет он, герой,
Твое страданье, твой покой,
Твоих сподвижников отвагу
И весть триумфа твоего.
И вместе с ней летящего на Прагу
Младого внука своего.

* * *

Скажи-ка, дядя, ведь недаром,
Когда не в шутку занемог,
Москва, спаленная пожаром,
И лучше выдумать не мог.
Такой пример — другим наука,
Но я рукою грею руку.
Не то чтоб душу грел себе,
Не то чтоб думал о тебе,
Добросердечный мой читатель.
А просто сопрягал узор
Из слов небрежных, разговор
За скобки вынес, чтоб издатель
Иль просто недоброжелатель
Был предоставлен сам себе
И без препон в своей судьбе
Себе бы сам он стал приятель.
Чтоб дуновенья бурь земных
И нас нечаянно касались
И мы во странствиях своих
Душою чаще омрачались.

Европа

По-пушкински рифмованная с «жопой»,
Встает из мглы туманная Европа,
Архивная, в классической пыли,
Как коленкоровый коричневый Сюлли —
Прюдом таинственна. Ее магнит,
Как женщина нагая, нас манит,
Как скважина замочная и как
Загоризонтный рукописный мрак…
Но в грифельной дали ее картинки
Переводные, соблазнительные снимки
Из проявителя сознания встают
(Как дерево заместо баобаба).
Перевернув страничку, скажешь тут:
«Я думал — женщина, а это — баба».

Письмо из прошлого