Росас

— Посмотрите кругом. Из всех, кто находится здесь, исключая вас, нет ни одного, кто бы не явился сюда с целью представить доказательство своих федеративных убеждений, чтобы я затем рассказала об этом Татите.

— Несмотря на то, они верно служат нашему общему делу!

— Нет, сеньор дель Кампо, они вредят нам!

— Вредят?

— Да, потому что они говорят более того, что бы должны были говорить и, может быть, не действуют с такой добросовестностью, с какой я хотела бы, чтобы защищали дело моего отца. Вы думаете, я довольна этими господами и этими женщинами?

— Конечно, у вас больше ума, чем у всех них вместе!

— Я говорю не об уме, а о воспитании.

— Я понимаю, что вам тяжело быть в этом обществе.

— Да, все мои подруги покинули меня.

— Может быть, вследствие такого времени, когда…

— Нет, из-за этих людей, которых я обязана принимать, так как татита требует этого, я думаю, вы единственный порядочный человек, который посещает меня.

— Однако я вижу здесь выдающихся людей!

— Правда! Но они стараются сделаться хуже, чем они есть на самом деле, и они преуспели в этом.

— Это ужасно.

— Они утомляют меня, сеньор Кампо. Я веду самую скучную жизнь. Я только слышу, как эти люди, мужчины и женщины, говорят о крови, о смерти. Но ведь бесполезно повторять это каждую минуту, сопровождая свои слова такими проклятиями, от которых я становлюсь больна, и выражением крайней ненависти, в которую я не верю. Все это бессердечные люди! Зачем им приходить сюда мучить меня этими разговорами и мешать мне принимать молодых женщин моего возраста или подруг, которых я желала бы видеть?!

— Правда, сеньорита, — отвечал дон Мигель с притворным простодушием, — вокруг вас нет молодых женщин вашего возраста и вашего круга, которые бы развлекали вас и могли заставить забыть, хоть на несколько минут, о страшных событиях, переживаемых нами.

— О, как я была бы счастлива, если бы это было возможно!

— Я знаю одну сеньору, характер которой совершенно гармонирует с вашим, и которая могла бы понять и полюбить вас!

— Правда?

— Сеньору, которая почувствовала к вам симпатию с того мгновения, как только увидела вас.

— В самом деле?

— Она ежедневно спрашивает меня о вас.

— О! Кто же это?

— Сеньора так же несчастна, а, может быть, и еще более, чем вы!

— Так же несчастна?

— Да.

— Не существует женщины несчастнее меня! — прошептала донья Мануэла с глазами полными слез.

— На вас не клеветали, сеньорита!

— На меня не клеветали? — вскричала донья Мануэла, гордо подымая голову. — Единственная вещь, которую я никогда не прощу врагам моего отца, это то, что они порочили мою репутацию из чувства политической мести!

— Время рассеет эту клевету, мой друг, — нежно отвечал тронутый ее словами дон Мигель, — к несчастью для той особы, о которой я вам говорю, время, наоборот, является величайшим врагом.

— Как! Объясните мне это!

— Каждое мгновение ухудшается ее положение.

— В чем дело? Что такое?

— На нее наклеветали, выдав за унитарку, и теперь онаподвергается преследованиям.

— Но кто это?

— Эрмоса!

— Ваша кузина?

— Да!

— Ее преследуют?

— Да!

— По приказанию татиты?

— Нет!

— Полиции?

— Нет!

— Кого же?

— Того, кто преследует ее!

— Но кто же может ее преследовать?

— Тот, кто влюблен в нее и кого она не любит.

— И?..

— Извините меня… Он злоупотребляет своим положением в федерации и именем Ресторадора для целей своей низкой личной мести.

— О, кто это, его имя?

— Извините меня, сеньорита, я не могу пока сказать вам этого!

— Я хочу это знать, чтобы передать татите.

— Вы вскоре узнаете это, а пока я скажу только, что это очень влиятельная личность!

— Тем преступнее она, сеньор дель Кампо!

— Я это знаю.

— У меня к вам просьба.

— Говорите, сеньора.

— Приведите ко мне Эрмосу.

— Сюда?

— Да!

— Она не придет.

— Она не придет ко мне?

— Она боязлива и не будет знать, как держать себя в окружающей вас толпе.

— Я ее приму одна… но нет, я не могу принимать одна.

— Тем более, что с тех пор, как в ее доме был обыск, она боится быть оскорбленной.

— Но это невероятно!

— И еще я должен признаться вам, что она уже несколько дней назад покинула свою прелестную дачу, и все-таки ее постоянно мучают, беспокоят.

— Несчастная!

— Вы, однако, могли бы ей быть очень полезной и оказать большую услугу.

— Я? Говорите, дель Кампо!

— Если бы вы послали ей письмо, которое она могла бы показать в случае, если опять кто-нибудь явится к ней без приказания сеньора губернатора….

— Разве кто-нибудь может осмелиться это сделать без приказания татиты?

— Это уже делали!

— Хорошо, завтра же я напишу ей!

—Я позволю себе просить вас напомнить в этом письме, что никто не должен осмеливаться произносить имя генерала Росаса или федерации для оправдания незаконного поступка.

— Хорошо, хорошо, я понимаю, но, — прибавила она, — если мы будем продолжать наш разговор, то это может возбудить ревность всех этих людей, которым согласно приказанию татиты я должна улыбаться.

— Ваши желания равносильны приказаниям, сеньорита. Вы обещаете мне не забыть о письме?

— Да, завтра же вы получите его!

— Тысячу раз благодарю вас за такую доброту.