Росхальде

— О, мне не в чем тебя упрекнуть! Ты молодец, Отто, без сомнения. Вот уж без малого два десятка лет смотришь, как я тону, смотришь доброхотно и пожалуй что с сожалением, как я все больше грязну в трясине, и ни разу слова мне не сказал, ни разу не унизил, скажем предложив помощь. Смотрел, как я годами изо дня в день носил при себе цианистый калий, и с благородным удовлетворением отмечал, что я его не глотал и в конце концов выбросил. А теперь, когда я так увяз в грязи, что уже не могу выбраться, ты тут как тут, с упреками да увещеваниями…

Покрасневшими, воспаленными глазами художник уныло смотрел перед собою, и Отто, вознамерившись налить себе новый бокал вина и обнаружив, что бутылка пуста, только сейчас сообразил, что за это короткое время Верагут успел выпить все вино в одиночку.

Художник проследил его взгляд и звонко рассмеялся.

— Прости! — с жаром воскликнул он. — Да, я слегка пьян, не забудь поставить в мой счет и это тоже. Раз в несколько месяцев я ненароком позволяю себе хватить лишку… для бодрости, знаешь ли…

Обеими руками он крепко взял друга за плечи и неожиданно увядшим, высоким голосом сказал:

— Пойми, дружище, и в цианистом калии, и в вине, и во всем прочем не было бы нужды, если б кто-нибудь хоть чуточку мне помог! Почему ты допустил до того, что я сейчас, ровно нищий, вынужден выпрашивать толику снисхождения и любви? Адель меня не вынесла, Альбер от меня отпал, Пьер тоже когда-нибудь покинет меня — а ты стоял рядом и смотрел. Неужели ты ничего не мог сделать? Неужели совсем не мог мне помочь?

Голос художника сорвался, он опять рухнул в кресло. Буркхардт побледнел как полотно. Дело-то обстояло куда хуже, чем он предполагал! Несколько бокалов вина — и этот гордый, жесткий человек готов безропотно признать свой тайный изъян и убожество! Он стоял подле Верагута, тихонько шепча ему на ухо, как ребенку, которого надо утешить:

— Я помогу тебе, Йоханн, поверь, помогу. Я вел себя как осел, как слепой дурак! Все еще уладится, поверь, сам увидишь!

Ему вспомнилась юность, те редкие случаи, когда его друг от огромной нервозности терял над собою контроль. С удивительной отчетливостью одно из таких переживаний, дремавшее в глубинах памяти, сейчас вновь явилось перед ним. В ту пору Йоханн встречался с одной хорошенькой одноклассницей и, когда Отто с пренебрежением высказался о ней, самым резким образом отказал ему в дружбе. Верагут и тогда не в меру разгорячился от небольшого количества вина, и глаза у него тогда тоже покраснели, и он потерял контроль над голосом. У Буркхардта вдруг сжалось сердце, так странно было видеть, как возвращаются забытые черты в лице друга, и вновь, как и тогда, его испугала внезапно разверзшаяся бездна внутреннего одиночества и душевного самомучительства в жизни Верагута. Без сомнения, это и есть тайна, о которой Йоханн порой намекал и которая, как он полагал, жила в душе всякого большого художника. Вот, стало быть, откуда шло ужасающе ненасытное стремление этого человека творить и каждый миг заново охватывать и покорять мир своими чувствами. Отсюда же в конечном счете и странная печаль, какую великие творения искусства часто навевают на тихого созерцателя.

Казалось, до этого часа Отто никогда полностью не понимал своего друга. Сейчас он смотрел в глубь темного источника, в котором душа Йоханна черпала силы и муки. И одновременно испытывал глубокое, радостное утешение, оттого что именно ему, старинному другу, страждущий открылся, именно его обвинял, именно его просил о помощи.

Верагут словно бы уже не помнил, о чем только что говорил. Сидел притихший, как нарезвившийся ребенок, и в конце концов ясным голосом сказал:

— На сей раз тебе со мной не везет. Все дело только в том, что в последнее время я не занимался ежедневной работой. Нервы расстроились. Я не переношу хороших дней.

А когда Буркхардт хотел было остановить его, не дать откупорить вторую бутылку, он заметил:

— Мне сейчас не уснуть. Бог весть, отчего я так нервничаю! Давай еще немного попируем, раньше-то ты не был таким чопорным… А-а, это из-за моих нервов! Я ужо приведу их в порядок, тут у меня опыта хватает. В ближайшее время каждое утро буду в шесть приниматься за работу и каждый вечер целый час ездить верхом.

Друзья просидели вдвоем почти до полуночи. Йоханн без умолку болтал, вспоминая давние времена, Отто слушал и с чуть ли не досадливым удовольствием наблюдал, как гладкая, радостно зеркальная поверхность успокоенно смыкается, скрывая от него вот только что разверстые темные бездны.

Глава шестая

На следующий день Буркхардт встретил художника с замешательством. Он приготовился найти друга иным и вместо вчерашнего возбуждения увидеть насмешливый холодок и враждебный стыд. Однако Йоханн был тих и серьезен.

— Ну вот, завтра ты уезжаешь, — приветливо сказал он. — Что ж, спасибо тебе за все. Кстати, вчерашний вечер я не забыл, нам нужно еще поговорить.

Отто нерешительно согласился: