Росхальде

Все знали, что это конец. С того первого крика, напугавшего их, переполненного бездонным, животным страданием, на каждом пороге и в каждом окне дома стояла смерть. Никто о ней не говорил, но все узнали ее, в том числе и Альбер, и служанки внизу, и даже собака, которая тревожно металась туда-сюда под дождем во дворе и порой испуганно повизгивала. И хотя все старались, кипятили воду, прикладывали лед и отчаянно суетились, то была уже не борьба, надежда уже исчезла.

Пьер лежал в беспамятстве. Дрожал всем телом, точно в ознобе, порой слабо невнятно кричал, и снова и снова, после каждой усталой паузы, принимался бить ногой, ровно, как часовой механизм.

Так минули день и вечер, а затем и ночь, и на рассвете, когда маленький воин исчерпал свои силы и сдался врагу, родители у его постели молча посмотрели друг на друга утомленными от бессонницы глазами. Йоханн Верагут приложил ладонь к сердцу Пьера и уже не ощутил его стука, ладонь его лежала на худенькой груди ребенка, пока та не похолодела и не остыла.

Тогда он легонько погладил сплетенные руки госпожи Адели и прошептал:

— Все кончено.

А когда увел жену прочь из комнаты, поддерживая ее и слушая ее хриплые рыдания, когда передал ее сиделке и прислушался у двери Альбера, спит ли тот, когда вернулся к Пьеру и уложил умершего поудобнее, он чувствовал, как половина его жизни отмерла, отошла в вечный покой.

Он сосредоточенно предпринял все необходимое и в конце концов препоручил покойного сиделке, а сам прилег и погрузился в короткий глубокий сон. Когда в окно комнаты хлынул свет дня, он проснулся, тотчас встал и приступил к последней работе, которую еще намеревался сделать в Росхальде. Прошел в комнату Пьера, раздвинул все шторы, так что холодный осенний день озарил белое личико и застывшие руки его любимца. Потом сел возле постели и в последний раз зарисовал на картоне черты, которые так часто изучал, которые знал с самого нежного возраста и любил и которые теперь, повзрослевшие и упрощенные смертью, были еще полны неизъясненного страдания.

Глава восемнадцатая

Солнце пламенно сияло в разрывах вялых туч, уставших сыпать дождем, когда маленькое семейство возвращалось домой после похорон Пьера. Госпожа Адель выпрямившись сидела в экипаже, заплаканное лицо странно светлым и недвижным пятном выделялось на фоне черной шляпы и закрытого черного траурного платья. У Альбера глаза опухли, он не выпускал руку матери из своей.

— Итак, завтра вы оба уезжаете, — ободряюще сказал Верагут. — Не беспокойтесь, я сделаю все, что здесь еще необходимо. Крепись, мой мальчик, вновь настанут более добрые времена!

В Росхальде они вышли из экипажа. Мокрые ветви каштанов искрились на солнце, слепили глаза. Жмурясь от яркого света, они вошли в тихий дом, где ожидали перешептывающиеся служанки в траурных платьях. Комнату Пьера отец запер.

Их ожидал горячий кофе, все трое сели к столу.

— Я заказал вам комнаты в Монтрё, — снова начал Верагут. — Уж пожалуйста, отдохните как следует! Я тоже уеду, как только закончу здесь дела. Роберт останется в Росхальде, будет присматривать за домом. Я дам ему мой адрес.

Никто его не слушал, глубокая, постыдная будничность сковывала всех, точно стужа. Госпожа Адель, устремив неподвижный взгляд на стол, собирала крошки со скатерти. Она замкнулась в своей скорби, и ничто ее не трогало, а Альбер подражал матери. С тех пор как Пьера не стало, видимость единения в семье опять исчезла, как с лица хозяина, силой державшего себя в руках, исчезает учтивость, когда наконец уезжает грозный могущественный гость. Один только Верагут, наперекор всему, продолжал играть свою роль, не снимал маску. Он опасался, как бы какая-нибудь женская сцена не испортила ему расставание с Росхальде, и в душе мечтал, чтобы эти двое поскорее уехали.

Никогда он не был так одинок, как вечером этого дня, сидя у себя в комнате. В большом доме жена собирала чемоданы. Он написал письма, завершил дела, написал Буркхардту, который еще не знал о смерти Пьера, подготовил последние распоряжения и доверенности для адвоката и банка. Письменный стол был прибран, и он поставил перед собою портрет умершего Пьера. Теперь мальчик покоился в земле, и кто знает, сумеет ли Верагут когда-нибудь вновь вот так прикипеть сердцем к другому человеку, сумеет ли вот так разделить страдания другого. Он был теперь один.