Росхальде

— Ах, слушался, конечно, только был ужасно скучный! Иной раз он бывает прямо-таки заносчив. Что бы я ни предлагал, что бы ни показывал, ответом было разве только «да-да» или улыбка, на козлах он сидеть не хотел, не хотел учиться править лошадьми, даже от абрикосов отказался. Точь-в-точь избалованный принц. Весьма неприятно, и я говорю тебе об этом, потому что в другой раз его с собой не возьму.

Мать остановилась, испытующе взглянула на сына; невольно улыбнувшись его волнению, она спокойно смотрела в его горящие глаза.

— Ты большой мальчик, — мягко сказала она, — с Пьером надо иметь терпение. Может быть, он неважно себя чувствовал, ведь и утром почти ничего не ел. Со всеми детьми такое иногда случается, и тебя тоже не миновало. Обычно виной тому легкий катар желудка или дурные сны ночью, а Пьер, конечно, чуть слишком восприимчив и впечатлителен. И потом, пойми, он, наверно, немножко ревнует. Учти, он привык, что я всегда полностью в его распоряжении, а теперь здесь ты, и ему приходится делить меня с тобой.

— Но у меня же каникулы! Это он должен понимать, не дурак ведь!

— Он маленький ребенок, Альбер, и тебе не мешает быть умнее.

Со свежих, блестящих, как металл, листьев еще капала вода. Они прошли к желтым розам, их Альбер особенно любил. Он раздвигал ветки деревьиц, а мать садовыми ножницами срезала цветы, поникшие, слегка будничные и мокрые от дождя.

— А я походил на Пьера, когда был в его возрасте? — задумчиво спросил Альбер.

Госпожа Адель опустила руку с ножницами, посмотрела сыну в глаза, потом зажмурилась, стараясь вызвать в памяти его детский облик.

— Внешне ты был довольно похож на него, кроме глаз, и не такой тоненький и стройный, ты пошел в рост позднее.

— А вообще? Я имею в виду — внутренне?

— Что ж, капризы случались и у тебя, мой мальчик. Но мне кажется, в тебе все же было больше постоянства, ты не так быстро менял игры и занятия, как Пьер. И он более порывист, чем ты, менее уравновешен.

Альбер забрал у матери из рук ножницы и нагнулся к розовому кусту, высматривая цветы.

— В Пьере больше от папá, — тихо сказал он. — Послушай, мама, как странно, что в детях повторяются и перемешиваются черты родителей и предков! Мои друзья говорят, в каждом человеке уже с младенчества есть все, что целиком определяет его жизнь, и ничего с этим поделать нельзя, совершенно ничего. Если у кого-нибудь, например, задатки вора или убийцы, ему ничем не помочь, он непременно станет преступником. Вот ужас. Ты ведь тоже этому веришь? Так утверждает наука.

— Мне все равно, — улыбнулась госпожа Адель. — Если некто сделался преступником и убивал людей, то наука, вероятно, может доказать, что он изначально имел такие задатки. Но я нисколько не сомневаюсь, что есть множество добропорядочных людей, которые унаследовали от родителей и пращуров достаточно дурного и все же остаются хорошими людьми, и вот это наука исследовать не умеет. Правильное воспитание и добрая воля, по-моему, надежнее любой наследственности. Мы понимаем, чтó порядочно и чтó справедливо, можем этому научиться и затем действовать соответственно. А уж какие тайны пращуров в нас сокрыты, никому в точности не известно, и лучше не слишком в это вникать.

Альбер знал, что маменька никогда не пускается в диалектические диспуты, и, по сути, в глубине души безотчетно соглашался с ее простым образом мыслей. Однако же чувствовал, что опасная тема отнюдь не исчерпана, и охотно сказал бы что-нибудь дельное касательно теории причинности, ведь в изложении иных друзей она всегда казалась ему весьма убедительной. Но он тщетно искал твердых, ясных, неопровержимых слов, а к тому же — не в пример друзьям, которыми восхищался, — чувствовал, что много больше расположен к моральному либо эстетическому рассмотрению вещей, нежели к научно-беспристрастному, на стороне которого выступал в кругу однокашников. И, оставив эти помыслы, он вернулся к розам.

Между тем Пьер — он вправду неважно себя чувствовал и утром встал намного позже обычного и без бодрости — играл у себя в детской, пока не заскучал. Настроение у него было скверное, и ему казалось, что сегодня непременно должно произойти что-то особенное, иначе этот унылый день так и будет несносным — ни красоты, ни радости.

Томимый смутным ожиданием и недоверием, он вышел из дома и направился в липовую рощу, в поисках чего-нибудь новенького, какой-нибудь находки или приключения. В желудке у него неприятно посасывало, раньше так уже бывало, голова была усталая и, как никогда, тяжелая, он бы с радостью уткнулся сейчас в маменькины колени и расплакался. Но ведь нельзя, пока здесь гордый старший брат, который и без того постоянно давал ему понять, что он еще маленький.

Вот если бы маменька сама догадалась что-нибудь сделать, позвала бы его или предложила поиграть и приласкала. Только она сейчас, конечно же, опять где-то с Альбером. Пьер чувствовал, день нынче несчастливый и надеяться не на что.