Роскошь нечеловеческого общения

- Ну да. Мне тоже так кажется. С чего бы тогда? Язык, язык... Слушаю, как люди говорят - это же уму непостижимо. Я, знаете, русский язык слышу, правильный русский язык - за границей. Попадаю в такие места иной раз, что просто купаюсь в языке. В чистом, холодном, знаете, как будто в источник с минеральной водой ныряешь... Это особенно чувствуется в семьях с традициями, в тех, что, как говорят, из первой волны эмиграции... В тех семьях, которые революция выгнала из страны. Поверите - иногда чувствуешь себя иностранцем. Как они говорят! Боже, как говорят! У нас так давно уже никто не говорит. Никто! Я начинаю им рассказывать что-то о нашей стране, об этой - не о той, в которой они жили прежде, а о нашей с вами стране, - они меня не понимают! Не понимают! Верите?

Журковский собрался что-то ответить, но Люсин перебил его:

- Мы последнее время стали для зарубежных гастролей делать другие миниатюры. Они не понимают того, что здесь вызывает смех! Все эти "быки", все эти красные пиджаки - ну, слава Богу, этот период прошел, а то я уж не знал, честное слово, куда глаза прятать, как видел красный пиджак, так у меня едва судороги не начинались, - но все эти наши "разборки", все эти "терки", весь этот наш уголовный фольклор... "Крутые", "лохи", "тусовки", "базары"... Вы подумайте только, и это ведь наш язык! А язык - он не просто средство общения, не правда ли?

- Ну конечно, - согласно наклонил голову Журковский. - Конечно, не только средство... Все гораздо глубже...

- Приехали, - Виктор Васильевич притормозил. - Корабельная. Куда вам нужно?

- Вот здесь остановите, пожалуйста...

Журковский открыл дверцу машины и неловко потащил на себя тяжелую коробку.

- Спасибо вам... Очень приятно было познакомиться.

- Взаимно.

Люсин пожал протянутую профессором руку.

- Приходите на концерт.

- А когда? - спросил Журковский.

- Послезавтра, в Центральном. Один концерт у меня в Городе. Один. Раньше по четыре делал. Да. Но вы приходите. На служебный вход. Назовете фамилию, вас пропустят.

- А фамилия...

- Мне Греч даст список, я сам внесу.

- Журковский моя фамилия.

- Отлично. Моя - Люсин, - улыбнулся Люсин. - Всего доброго вам, Анатолий Карлович. Вы Гречу сегодня очень помогли.

- Да что уж там...

Суханов не любил Сергея Сергеевича Лукина, как, впрочем, и всех, кто имел какое-либо отношение к всесильному Комитету. И то, что Греч сам пригласил Лукина на работу к себе в аппарат, вызывало у Суханова раздражение, смешанное с недоумением.

Он считал Павла Романовича безусловно умным, практичным и расчетливым человеком. При всем идеализме Греча, при всей его широкой, даже слишком широкой для политика фантазии (Суханов считал фантазию скорее недостатком, чем достоинством государственного деятеля), трезвости и ясности ума Гречу было не занимать. Именно поэтому Андрей Ильич никак не мог понять, зачем мэру нужен Лукин.

Греч был человеком "шестидесятнической закваски", он всегда - и на словах, и на деле - доказывал свою верность либеральным традициям и принципам и потому, казалось, должен был всячески избегать сотрудничества с комитетчиками в любой форме. Понятно, что мэру без такого сотрудничества работать невозможно, но чтобы приближать к себе, чтобы сознательно, без давления со стороны, делать комитетчика своим заместителем, вводить в ближний круг Суханов не мог этого ни понять, ни принять.

Не дружба же, в самом деле, их связывала! Значит, был у Греча какой-то практический интерес к тесному общению с бывшим работником КГБ Сергеем Сергеевичем Лукиным, какой-то тонкий расчет. Наибольшее же раздражение Андрей Ильич испытывал от того, что Греч не делился с ним секретом этого расчета, хотя Суханов не раз и не два, беседуя с мэром, задавал наводящие вопросы.

Лукин приехал, как всегда, быстро. И как всегда, со своей охраной.

Оставив незаметных, не запоминающихся ребятишек во дворе, он быстро прошел в холл, крепко пожал руку сначала Гречу, затем Суханову и вопросительно посмотрел на хозяина дачи.

- Что случилось, Павел Романович?

Суханов отошел к дивану и сел, положив ногу на ногу.

Греч покосился на него и, пожав плечами, сказал:

- История просто дикая. Как в плохом детективе. Мне нужен ваш совет, Сергей Сергеевич. Вы в подобных делах должны лучше меня разбираться.

- Я вас слушаю.

- Вы знаете такого... Михаила Иванова? - спросил Суханов.

- Кого? - Лукин посмотрел в сторону дивана.

- Михаила Иванова. Молодой человек, в прошлом - студент нашего Института. В настоящее время, если не врет, конечно, работает в ФСБ.

- Нет, я не знаю такого, - спокойно ответил Лукин.

Напоминания о том, что он прежде работал в органах, Лукин воспринимал без всякой видимой реакции, словно речь шла вовсе не о нем. Не демонстрировал ни гордости, ни смущения. Он был единственным из всех, с кем общался Суханов, - а число этих людей было столь велико, что не хватало никаких записных книжек и огромную долю информации Суханов сбрасывал на секретарей, - про кого Андрей Ильич мог с полным основанием сказать: "Этот человек для меня - закрытая книга".