Росс Полдарк

Элизабет сыграла отрывок из Генделя, а потом коротенькую сонату Крумпхольца. Вибрирующая мелодия арфы наполнила гостиную, и, кроме потрескивания дров в камине, в комнате не было слышно больше никаких звуков. Пламя свечей выхватывало из полумрака профиль Элизабет, ее тонкие руки, перебирающие струны инструмента, и даже казалось, будто у нее над головой появился нимб. За спиной Элизабет, заложив руки за спину, стоял Джордж Уорлегган. Обходительный и в то же время суровый, он не сводил с нее глаз.

Верити поставила поднос с бокалами на пол и опустилась на стул. Она сидела, сцепив руки на коленях, и на фоне мориновых штор четко вырисовывался ее профиль: слегка поднятая голова и полоска шеи над кружевным фишю. В этот момент она была похожа на ту Верити, какой была четыре года назад. Фрэнсис сидел, развалясь в кресле, глаза у него были полуприкрыты, но он слушал. Рядом с ним тетушка Агата методично шамкала губами и пускала слюну из уголка рта, но тоже слушала, хотя и мало что слышала. Рут Тренеглос, отличаясь от старой леди пышностью своего наряда, странным образом походила на нее своими манерами. Глядя на нее, сразу можно было сказать, что она хоть и не красавица, но натура незаурядная, способная на весьма решительные поступки.

Рядом с Рут сидела Демельза. Она только что прикончила третий бокал портвейна и с каждой минутой чувствовала себя все лучше и лучше. У Демельзы за спиной стоял Росс. Он держался несколько отстраненно и с некоторым беспокойством переводил взгляд с одного гостя на другого. Джон Тренеглос успевал слушать арфу и таращиться на Демельзу, которой был откровенно очарован.

Музыка смолкла, Демельза откинулась на спинку стула и улыбнулась Россу. Аплодисменты прозвучали тише, чем можно было ожидать каких-нибудь десять минут назад. Мелодия арфы затронула в душах слушателей самое сокровенное. Она пела им не о веселом Рождестве, но о любви и печали, о человеческой жизни, с ее странным началом и неминуемым концом.

– Великолепно! – возвысил голос Джордж. – Мы с лихвой вознаграждены за столь долгий путь к вашему дому. Элизабет, вы задели струны моего сердца.

– Элизабет, сыграй еще ту канцонетту, – попросила Верити. – Мою любимую.

– Она не так хороша, если не подпевать.

– Да нет же, подпевать вовсе не обязательно. Прошу, сыграй, как играла в прошлое воскресенье.

Все снова умолкли. Элизабет сыграла какой-то коротенький отрывок из Моцарта, а потом и канцонетту Гайдна.

А когда закончила, какое-то время никто не мог произнести ни слова.

– Это моя любимая, – первой подала голос Верити. – Сколько ни слушаю, не могу наслушаться.

– Я их все люблю, – сказал Джордж. – Вы играли как ангел. Умоляю, сыграйте еще.

– Нет, – улыбнулась Элизабет. – Теперь очередь Демельзы. Давайте послушаем, как она поет.

Демельза пребывала под воздействием последнего музыкального произведения и бокала крепкого вина.

– После такого я просто не смогу, – вздохнула она. – Признаюсь, я в душе молилась, чтобы вы обо мне не вспомнили.

Все рассмеялись.

– Мы послушаем, как вы поете, и сразу уедем, – сказала Рут и искоса глянула на супруга. – Прошу вас, миссис Полдарк, отбросьте вашу скромность и порадуйте нас своим пением. Мы все в нетерпении.

Демельза встретилась с Рут взглядом и увидела в ее глазах вызов. Портвейн придал ей храбрости, и она приняла этот вызов.

– Хорошо…

Росс со смешанными чувствами наблюдал за тем, как Демельза подошла к арфе и села на место Элизабет. Демельза не умела извлекать звуки из этого инструмента, но чутье подсказывало ей, что надо сесть именно так.

Все остальные собрались в круг и таким образом избавили ее от необходимости стоять, не зная, куда деть руки. Вот только каких-то десять минут назад все гости были в приподнятом настроении и даже были готовы ей подпевать. Но искусная игра Элизабет изменила атмосферу в гостиной. Пение Демельзы определенно должно было вызвать у слушателей разочарование. Все сразу заметят, что это просто небо и земля.

Демельза устроилась поудобнее, расправила плечи и тронула пальцем струну. Звук получился приятный, и это придало ей уверенности. Демельза была прямой противоположностью Элизабет. Сияющий нимб исчез, его место заняла земная корона.

Демельза взглянула на Росса. В ее глазах заплясали лукавые искорки, и она запела.

Она пела чуть хрипловатым голосом, почти контральто, только на ноту ниже, но не стремилась покорить слушателей его богатым звучанием. В исполнении Демельзы песня была посланием, которое она искренне хотела донести до каждого, кто ее слушал.

Я для тебя, любовь, сорву
Бутон, горящий ало.
Я для тебя, любовь, живу,
Но есть у розы жало.

Коль доказательств хочешь ты
Моей душевной страсти,
Я кровью оросить цветы
Почту, мой друг, за счастье.

Уколот палец – не беда,
Лизнул – и боль забыта.
Но не излечишь никогда
То сердце, что разбито.