России верные сыны

Волгин не раз обгонял возвращающиеся полки. Шли победители, шли освободители Европы — те, кого встречали с цветами в городах Тюрингии, Силезии, Богемии. Они шли по родной земле. Леса пламенели осенним золотом. Издалека, из окрестных деревень, сбегался народ, собираясь по обочинам дороги. Крестьяне и крестьянки глядели в загорелые лица солдат, на шрамы и рубцы на мужественных лицах воинов, выносили им хлеб, молоко, квасок. Окрестные помещики приезжали на бивуаки, звали к себе офицеров. К ним ехали охотно, предвидя славный ужин. Приятно было чувствовать себя дорогими гостями, рассказывать о сражениях, о своих подвигах, действительных и мнимых, о чужих землях, о мирных победах над хорошенькими парижанками.

Человек богатырского сложения, одетый в немецкое платье, с георгиевским крестиком в петлице сюртука, тоже привлекал внимание людей. Пока станционный смотритель с удивлением рассматривал подорожную, подписанную российским послом генерал-адъютантом князем Ливеном, данную крестьянскому сыну мещанского сословия Федору Иванову Волгину, пока меняли лошадей, Волгин с любопытством читал «Правила для проезжающих на почтовых лошадях». Из сих правил он узнал, что проезжающим строго запрещается чинить станционным смотрителям притеснения и оскорбления или почтарям побои. Узнал Волгин, что за такие поступки будет взыскиваться по двадцать восемь рублей и одной седьмой копейки серебром за каждый в пользу почтовой экономической суммы; что «почтарь не должен гнать скорее лошадей против положенного времени, а в случае понуждения его к тому побоями, он оставляет едущего на дороге или, по прибытии на станцию, доносит о том почтовому начальству, которое, в случае неответственного состояния виновного, предоставляет его местному начальству».

Правила были подробные, многословные, и Волгин успевал прочитать их дважды, пока ему, по «неответственному» его состоянию, подавали некрытую бричку, взыскав до следующего перегона по две с половиной копейки за версту. Впрочем, на легкой бричке он полагал скорее доехать до Новгорода.

Порой вместо почтовых станций и постоялых дворов он останавливался в крестьянских избах. Принимали его радушно, расспрашивали, где был, что довелось ему видеть и в каких сражениях отличился.

Пятнадцатилетним подростком он оставил родину. На первый взгляд как будто ничего не изменилось на родной земле, но, толкуя с крестьянами, с дворовыми людьми, он почувствовал перемену в этих людях. Эти люди пережили Отечественную войну, они видели нашествие двунадесяти языков, не покорились нашествию и изгнали чужеземцев. Не приказ начальства, а иное чувство заставило этот народ взяться за оружие. Они спасли свое отечество в годину бедствий, и это останется в памяти людей на веки вечные.

На тридцать пятый день путешествия Волгин приехал в Васенки.

Как ему наказал Можайский, он прежде всего повидал Екатерину Николаевну. Волгин увидел её совсем не похожей на ту, которую встречал во Франкфурте, в госпитале. Тогда она в тоске и отчаянии ожидала смерти любимого человека. В Васенках же показалась Волгину успокоившейся, хотя и печальной. Она обрадовалась письму Можайского, долго расспрашивала Волгина об Александре Платоновиче, и когда отдала Волгину ответное письмо, то как будто колебалась, нужно ли ей отвечать. Казалось ей, что бури прошли над ее головой, настала тихая пора уединения, что она так и угаснет в глухой деревеньке. Где-то очень далеко, за тридевять земель, был Лондон, был Париж и Можайский. А здесь была деревенька в двадцать дворов, крестьяне, у которых еще не изгладилась память о сварливой и сумасбродной, жестокой помещице. Наследница ее была совсем не похожей на тетку, жила в деревянном флигельке в саду, лечила больных и читала книги ребятишкам. Скромная жизнь новой владелицы Васенок — молодой, красивой вдовы с романтической историей в прошлом — вызывала любопытство соседей. Екатерина Николаевна не ездила к соседям под предлогом траура. К ней тоже приезжали редко, и, прожив три дня в Васенках, Волгин неохотно собрался в Святое, в село, где теперь помещиком был Можайский, но хозяйничал отставной коллежский асессор. Но прежде он побывал в городе, в опекунском совете.

Вольный человек из крестьян, которому даны большие полномочия помещиком, в те времена не был редкостью. Его сочли приказчиком нового владельца усадьбы Святое, гвардии капитана Можайского. Но когда из Лондона пришел приказ уволить отставного коллежского асессора, распустить дворню, кроме самых нужных людей, и заменить барщину легким оброком, окрестные помещики забеспокоились. Один из богатейших помещиков губернии, которого здесь помнили юношей, почти отроком, заводил опасные новые порядки. Но только что кончилась война, носились слухи о переменах; слова, которые обронил император Александр в салоне мадам де Сталь, дошли сюда в преувеличенном виде.

Страхи помещиков оказались напрасными, однако, под впечатлением тревожных слухов, о новшествах помещика Можайского говорили недолго.