Россия. 1917. Катастрофа. Лекции о Русской революции

И третий путь – не делать ничего. То есть захватить власть и делать вид, что ты имеешь законную власть, когда все вокруг знают, что эта власть незаконна, но при этом к повиновению не принуждать. Уговаривать, а не насильничать. Вот, собственно, по этому третьему пути и пошло Временное правительство.

Что получилось? Получилось следующее. Мы уже с вами слышали на предшествующей лекции о революции, что 27 февраля Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, так называемый Совдеп, захватил Таврический дворец. Захватил его с насилием и кровопролитием. В другом описании, автор которого Василий Витальевич Шульгин не знал, видимо, факта силового захвата, повествуется: «Распущенная Государственная дума была пуста. Затем растерянные депутаты в количестве 30–50 человек устроили заседание, и тут же на их глазах начали собираться субъекты, совершенно им неизвестные. Вначале они робко бродили и застенчиво смотрели по сторонам, а затем, освоившись и увеличившись числом, потребовали отвести им особое помещение. Испуганные думцы не смели перечить. Так получил жизнь первый Совет рабочих и солдатских депутатов». Это всё происходило 27 февраля.

На заседании вечером 27 февраля собралось уже около 250 депутатов Совдепа, большинство из которых были солдатами. Был избран Исполком этого Совета во главе с меньшевиком Чхеизде, его заместителями стали эсер Александр Федорович Керенский и меньшевик Скобелев. Вот именно это заседание вечером 27 февраля 1917 года осталось в воспоминаниях Шульгина «Конь вороной», где он описывает, как в зале, в котором он когда-то видел блестящих депутатов, министров и премьеров, где произносил речи Столыпин, солдаты лузгали семечки, плевались, похохатывали. Шульгин возмущённо взывает: «Пулемётов бы сюда, пулемётов!» Но было поздно. Пулемёты были в руках у толпы. У депутатов пулемётов не было.

Совдеп сразу же очень хорошо освоился. Он руководил толпой. Революция произошла совсем не так, как предполагали по своей теории Милюков и Гучков. Это был не верхушечный переворот, это был выход на сцену народа, выход масс. И народную массу представляли не они, депутаты и министры – их люди считали буржуями, господами, – а улица и Совет. Совет меньшевистско-эсеровский. В то время большевиками там и не пахло. Но этот Совет и эту революцию восторженно встретила вся Россия. Это невероятно, но это – факт. Можно привести только несколько свидетельств.

Михаил Родзянко 3 марта, когда уже Совдеп захватил Таврический дворец, сообщает генералу Алексееву: «Все мы здесь настроены бодро и решительно».

Генерал-адъютант Алексей Николаевич Куропаткин, тот самый, который был адъютантом Скобелева, потом неудачным главнокомандующим в Русско-японской войне, а во время революции – генерал-губернатором Туркестана, 8 марта, в день последнего послания Государя, записывает в дневник: «Чувствую себя помолодевшим и, ловя себя на радостном настроении, несколько смущаюсь, точно и неприлично генералу-адъютанту так радоваться революционному движению и перевороту. Ликую, потому что без переворота являлась большая опасность, что мы были бы разбиты и тогда страшная резня внутри страны стала бы неизбежна». Это – чувства самых верхов.

А вот с самых низов. Из солдатского письма с фронта того же 8 марта 1917 года в Калужскую губернию, в родную деревню: «Спасибо вам за память о нас, несчастных солдатах на фронте, оторванных волею ненавистного правительства (это ещё царское имеется в виду) от родных семей. Но теперь наконец свобода, помните, детки, это Великое счастье и нет больше бар, помещиков, начальства. Дорожите этой свободой и пользуйтесь ею вовсю»[19].

Масса людей перекрасилась в один день. Вот Городской голова Баку, Лука Лаврентьевич Быч, будущий лидер кубанских самостийников, а тогда городской голова ещё царского Баку, кубанский казак. О нём пишет один из очевидцев, Белов: «Он являл собой яркий образец мартовского социалиста. Давно ли этот самый Быч, ожидая в конце декабря 1916 года приезда в Баку на открытие Шиловского водопровода наместника Великого князя Николая Николаевича, распинался повсюду в своей преданности монарху и произносил в городской Думе и в других собраниях, и по случаю и вовсе не к случаю, горячие верноподданнические, патриотические речи. Теперь тот же самый Быч с пеной у рта охрипшим голосом произносил повсюду демократические, демагогические речи о торжестве революционного народа, свергшего наконец тирана-самодержца, и призывал к углублению завоевания революции».