– Знаешь, нам надо поговорить наедине, по-мужски, – сказал он и вслед за этим скомандовал: – Вика, пойди сядь в машину!
– Ну, уж дудки! – взъерепенилась она, – ни в какую машину я не пойду. А если вам необходимо посекретничать, то я могу отойти в сторонку.
Она сделала несколько шагов в сторону ворот и, отвернувшись ото всех, застыла, засунув руки в карманы джинсов.
– Эй, шеф, – по-таксистски окликнул Колосова водитель, не понимающий из-за чего произошла задержка, – времени в обрез, мне ехать пора.
– Миша… – начал было отец, не реагируя на окрик водителя.
– Я знаю все, что ты скажешь, – прервал его сын, – но я не хочу так больше жить.
– Как? – удивился Виктор Петрович.
– А вот так, как ты живешь. Все-то ты знаешь, все-то ты понимаешь, но не делаешь даже малейшей попытки, чтобы что-нибудь изменить. Как осенний лист, подчиняющийся воле ветра. Прибило тебя к этой мастерской, и ты уже двадцать лет там копаешься. Потом подул ветер – эпидемия, и тебя повлекло на другой конец страны… А я так не хочу… Я хочу сам делать свою судьбу! – Мишка говорил торопливо, но уверенно, сосредоточенно сдвинув брови.
– Все, шеф, я уже уезжаю, а ты как хочешь… – Водитель забрался в УАЗик и хлопнул дверцей.
– Уже иду! – крикнул Виктор, повернувшись к УАЗику, потом позвал: – Вика… – И когда она подошла, снова обнял детей. – Ну и момент вы выбрали для семейных разборок… Вы совершенно правы, на мне действительно лежит ответственность за Анатолия Львовича и его вакцину. И я, действительно, обязан их доставить Шатунову. И не могу упустить эту машину, когда до цели осталось всего пятьдесят километров. Но я вас очень прошу… обещайте мне, что вы меня здесь дождетесь, и мы во всем разберемся. Я только к Шатунову и обратно… Сегодня вечером, максимум, завтра утром я буду здесь. Я только прошу никуда не уезжать отсюда и дождаться меня. Я вовсе не собираюсь давить на вас и подавлять вашу волю, но… но давайте все сделаем по-людски. Обещаете?
– Да… – согласилась Вика. Михаил молча кивнул.
– Ну? До свидания?
– До свидания, – глаза у дочери подозрительно заблестели, Михаил же по-прежнему был сух и холоден.
Виктор Петрович прижал их к себе, потом резко отстранился и бегом бросился к микроавтобусу.
– Ну что? Попрощались? – заводя двигатель, весело спросил водитель, когда Колосов уселся рядом с ним.
– Витя, что случилось? Почему ребята не поехали? – с удивлением спросила Марина.
Обернувшись назад, Колосов наткнулся взглядом на вопрошающие глаза Свирского и Марины.
– А-а… – с досады он махнул рукой, – лучше не спрашивай… Мои дети вдруг, как-то разом повзрослели, а я и не заметил…
– Ты не расстраивайся, – успокоил его водитель, – ребята здесь не пропадут.
Машина уже миновала главную улицу станицы и вывернула на трассу Москва-Сталинград. Водитель был явно из тех людей, которые любят поболтать, но в силу специфики своей профессии вынуждены частенько подолгу бывать в одиночестве. Поэтому присутствие в машине трех потенциальных собеседников необычайно вдохновило его, и он был готов говорить, даже не особенно заботясь о том, слушают его, говорить даже тогда, когда собеседники молчат и не подают ответных реплик.
Поначалу Виктор, погрузившись в тягостные раздумья, не слышал его, но потом, поймав обрывок фразы, стал слушать собеседника со всевозрастающим интересом.
– …скадрированная часть. То есть офицеры, прапорщики были, а солдат почти не было, самый минимум. Разворовали, распродали почти все, что можно. Наши, когда пришли, ужаснулись.
– А наши – это, простите, кто? – неожиданно прозвучала реплика Анатолия Львовича, который, как оказалось, внимательно слушал водителя.
– Наши? Наши – это казаки.
– А в каком это смысле, пришли? – продолжал настаивать Свирский.
– Ну, в смысле, взяли власть. А вы что, не знаете? – удивился водитель.
– Ничего мы не знаем. Мы из Москвы добираемся. У нас там своя катавасия, – ответил Анатолий Львович.