Россия белая, Россия красная. 1903-1927

Помню случай, произошедший с одним двадцатилетним юнкером, с братьями которого я был знаком. Его фамилия была Свентицкий, он учился в Николаевском кавалерийском училище. Молодой человек влюбился в артистку, выступавшую в кафе-шантане. Следует заметить, что подобные заведения были шикарными ночными ресторанами, в которых давали музыкальные представления, а не какими-то мрачными забегаловками. Не имея возможности зайти туда в форме, Свентицкий, движимый желанием увидеть любовницу на сцене и поаплодировать ей, оделся в штатский костюм и отправился в заведение. Риск оказаться замеченным был невелик, потому что его мало кто знал. Но на его беду, именно в этот день там ужинал начальник его училища. Он заметил своего курсанта, узнал его, незаметно сделал знак выйти и предупредил, что завтра же дисциплинарный совет училища соберется для рассмотрения его дела. Юнкер понял, что его ждет и что за этим последует. Ко всему прочему, его отец, депутат Государственной думы от Польши, был суровым человеком, в чьей будущей реакции на происшествие можно было не сомневаться. Мать Свентицкого умерла, так что посоветоваться ему было не с кем; он почувствовал себя одиноким и загнанным в угол, поэтому ночью пустил себе пулю в голову.

Но такой исход драмы никак не повлиял на бытовавшие в то время нравы. По крайней мере, в высшем обществе сочли, что бедный мальчик выбрал единственно возможный в его положении выход. Самоубийство двадцатилетнего виновного стало искуплением его вины.

Надо сказать, что этот род смерти пользовался большим престижем. Еще один пример подтвердит это, осветив психологию высшего общества. В Пажеском корпусе учился мальчик по фамилии Забудский, сын генерала. Его сестра, очень красивая барышня, любила драгоценности, роскошные туалеты, празднества. Но отец, не имевший состояния, не мог доставить ей эти удовольствия. Искушение побудило девушку уступить мужчине, который, не вступая с нею в брак, устроил ей ту роскошную жизнь, о которой она мечтала. За этой связью последовала другая. Так девушка превратилась в содержанку. Отец, уже очень пожилой человек, ничего не замечал; брат, поглощенный учебой в Пажеском корпусе, тоже. Когда же он завершил учебу и хотел поступить в гвардию, перед ним закрылись двери одного полка за другим. Забудский потребовал объяснений, спрошенные уклонялись от ответа. Он встревожился, обеспокоился, стал настаивать. Наконец ему объявили, что причину своих неудач он должен искать в поведении сестры, ставшем общеизвестным. Молодой человек покончил с собой.

И ни один голос в салонах не прозвучал в осуждение командиров, которые своими отказами спровоцировали эту смерть.

Что же касается меня, я довольно тяжело привыкал к обстановке, окружению, занятиям и интересам, столь сильно отличавшимся от тех, что были у меня прежде, к которым меня влекли мои наклонности. Это сказалось на моей учебе и здоровье, которое серьезно пострадало от болезни, подхваченной в Пажеском корпусе таким необычным способом, что об этом случае стоит рассказать подробно.

В тот год моя матушка уехала во Францию, поэтому я жил в корпусе как интерн. Наступил Великий пост, который тогда строго соблюдался в России. Питание было скудным, нам ежедневно приходилось простаивать долгие церковные службы, поскольку православная традиция не позволяет садиться в церкви. Легко себе представить, как это сказывалось на мальчиках, которые переживали период созревания и роста. Некоторые заболевали, у других прямо в церкви случались обмороки. У меня после перенесенного гриппа вскочил прыщ на губе.

Однажды, когда я, как и мои одноклассники, подходил к алтарю, чтобы поцеловать икону, я лишь прикоснулся к ней, чтобы не задевать больную губу. Но я не учел, что это увидел офицер – надзиратель моего класса. Он, как всегда, стоял возле священного образа, поскольку в его обязанности входило следить, чтобы пажи прикладывались к иконе в соответствии с обычаем: надо было перекреститься перед иконой, прижаться губами к старинному металлу, распрямиться и уступить место следующему. Офицер-надзиратель заметил мою уловку и, несмотря на мои извинения, которые я счел обоснованными, заставил меня, под угрозой наказания, повторить поцелуй.