«А на другой день приехал во дворец и в покоях герцога Бирона, не входя в ту палату, куда я между прочими знатными персонами прежде входил, в другой, где маломощные и незнакомые бедняки ожидали своих жребьев, остановился, ведая, что его светлость, отделяясь от окружения знатных господ и во оную палату на краткое время выходит и выслушивает их просьбы, а некоторых удостаивает и своими разговорами, что вскоре и воспоследовало. Его светлость, отворя дверь, глядел во оную палату, принимая некоторые поклоны и другие просьбы, и, увидев меня, позади прочих в унынии стоящаго, сказал мне, для чего я тут стою и нейду далее сюда? указал мне ту палату, где он с окружающими его знатнейшими господами находился, куда я за ним немедленно и вошел. Через несколько минут его светлость, подошед ко мне, спрашивал меня благосклонно» о злосчастном дядюшке, который сидел в Москве и не хотел ехать к месту своей службы, на Украину, и т. д.
Обратили внимание, читатель? Немного унижения — и покорность оценена по достоинству, гнев снят.
А уже через несколько дней, когда Шаховской принес во дворец пакет от дяди с надписью: «К герцогу Бирону для препровождения до рук Ея величества», Бирон принял пакет и, «выслушав те мои речи, оставя прочих, пошел и мне приказал идти за собою в свой кабинет, где вынятыя из онаго письма приказал мне прочесть, потом, являя мне знак своей благосклонности, долго о той материи со мной разговаривал»30
. Как видим, скользки придворные паркеты, и нелегко балансировать на них даже такому ловкому царедворцу, каким был князь Шаховской.Ну а дяде мемуариста, о котором он так трогательно заботился, не повезло: отправившись-таки на Украину в конце мая 1736 года, он по дороге преставился.
Бирон, так же как и императрица, имел свое увлечение — он был страстный лошадник, понимал, знал и любил лошадей и много сделал для организации коннозаводского дела в России. Под его непосредственным и чутким руководством Артемий Волынский организовывал конные заводы, закупал породистых лошадей за границей. Читая правительственные документы, начинаешь думать, что проблема коневодства была одной из важнейших в Российском государстве 30-х годов XVIII века. Однако это лишь первое впечатление. Эта действительно важная для армии задача так и не была решена — военному ведомству по-прежнему приходилось закупать лошадей у степняков Прикаспия и Поволжья, и, как показали войны XVIII века, в русской кавалерии были в основном плохие лошади.
Но Бирон, собственно, и не стремился изменить ситуацию в целом, его заботили лишь те заводы, которые обеспечивали нужды придворной конюшни. В эту конюшню, вмещавшую не более четырехсот лошадей, попадали лишь самые лучшие, для чего их покупали или попросту конфисковывали. Сохранились письма Анны к С. А. Салтыкову с требованием изъять лошадей у опальных Долгоруких для приобретения к «конюшне нашей». Особое внимание уделялось персидским лошадям — аргамакам. Анна написала Салтыкову, чтобы он послал «потихонько в деревни Левашева (командующего группой русских войск в Персии. —
Так и видишь за спиной пишущей эти строки императрицы алчущие глаза лошадника Бирона. И действительно, разведка донесла, что генерал лошадей утаил, и они были изъяты, но не все оказались хороши — пришлось брать их у офицеров, служивших в Персии. Требования к качеству лошадей были ничем не ниже требований, которые предъявляла императрица к шутам.
Лошадей дарили и знающие страсть временщика иностранные монархи. Вероятно, самой приятной для Бирона взяткой была взятка лошадьми. В апреле 1735 года генерал Л. В. Измайлов, «одолженный неизреченною милостью и протекцией», писал Бирону: «Отважился я послать до Вашего высокографского сиятельства лошадь верховую карею не для того, что я Вашему высокографскому сиятельству какой презент через то чинил (ни-ни! —