Россия без Петра: 1725-1740

Летом 1739 года началась история с «петергофским письмом». Дело в том, что Волынский уволил из конюшенного ведомства трех проворовавшихся служителей-немцев, которые, наученные Остерманом, подали челобитную самой императрице. Анна, расположенная к Волынскому, поступила так, как часто поступают с жалобами и у нас, — передала челобитные тому, на кого жалуются обиженные, с требованием разобраться. Волынский, задетый за живое и понимая, кто стоит за спиной жалобщиков, написал пылкий ответ и передал его императрице в Петергофе. Отвергая все обвинения в свой адрес, Волынский (правда, в довольно туманных выражениях) намекал на то, что челобитчики действуют по наводке более влиятельных лиц при дворе и что от козней таких «лучше умереть, чем в такой жизни жить».

Но перед ожидаемой смертью Волынский решил поучить жизни саму императрицу и приложил к письму «Примечание, какие притворства и вымыслы употребляемы бывают и в чем вся такая бессовестная политика состоит», где обличает «политиков, или, просто назвать, обманщиков», которые стремятся привести императрицу в сомнение, «чтоб верить никому не могла, кроме них». Тон и содержание письма были вызывающи, и впоследствии в указе по делу Волынского было отмечено, что «обер-егермейстер дерзнул Нам, великой самодержавной императрице и государыне, яко бы Нам в учение и наставление… в генеральных, многому толкованию терминах, сочиненное письмо подать».

Волынский, не чувствуя изменения конъюнктуры, не придал значения эпизоду с «петергофским» посланием. Он был увлечен борьбой с Остерманом, весьма ему вредившим. Свое письмо он накануне передачи Анне показал недоброжелателям вице-канцлера — кстати, в большинстве немцам: Шембергу, Бревену, Менгдену и другим. Коллега по Кабинету канцлер А. М. Черкасский сказал, что письмо «остро написано… явный портрет Остермана»⁴⁰.

Прошло полгода, и казалось, что дело с письмом не будет иметь для Волынского никаких последствий — Артемий отличился при организации свадьбы в Ледяном доме, чем заслужил похвалу императрицы. Но накануне произошел неприятный инцидент в приемной Бирона: Волынский, зайдя по делам к патрону, вдруг увидел среди челобитчиков поэта Тредиаковского, который пришел жаловаться как раз на кабинет-министра. А жаловаться было на что — за день до этого, 4 февраля, поздно вечером к Тредиаковскому явился посланный Волынским кадет и потребовал, чтобы тот немедленно шел в Кабинет министров. Как писал позже в своей жалобе Василий Кириллович, «сие объявление… меня привело в великий страх». Можно понять страх поэта, — когда тебя в России (да еще поздно вечером) приглашают в казенное учреждение, ничего хорошего это не сулит.

Одевшись, Тредиаковский сел с трепетом в сани вместе с кадетом. По дороге он узнал, что его везут вовсе не в Кабинет, а в Слоновый двор — штаб подготовки праздника Ледяного дома, куда его, оказывается, вызвал Волынский. Возмущенный обманом, Василий Кириллович с порога стал жаловаться на кадета Волынскому, «но его превосходительство, — пишет Тредиаковский, — не выслушав моей жалобы, начал меня бить сам пред всеми толь немилостиво по обеим щекам и притом всячески браня, что правое мое ухо оглушил, а левый глаз подбил, что он изволил чинить в три или четыре приема». Затем Волынский приказал тому кадету, который привез поэта, избить его. На следующий день Василий Кириллович отправился жаловаться Бирону. Тут-то и увидел его кабинет-министр. Избив жалобщика прямо в приемной, он вытолкал его в шею и приказал ездовому сержанту отвести под караул. Вернувшись от Бирона, Артемий «с великою яростию» сорвал с поэта шпагу, разорвал его одежду и приказал подчиненным избивать палками несчастного Василия Кирилловича, которого затем заперли в караульне на ночь, чтобы тот учил написанные им к маскараду и цитированные выше стихи. После маскарада, «угостив» на прощание еще десятком палок, Волынский отпустил Тредиаковского домой. Исследователи считают, что подоплекой такого зверского обращения нашего патриота с русским национальным поэтом было недовольство вельможи басней Тредиаковского «Самохвал», которую Волынский принял на свой счет, и не без основания, ибо хвастовство кабинет-министра и его спесь были известны всем⁴¹.

Но вся эта история возмутила Бирона по другой причине — он увидел в самоуправстве Волынского в своих апартаментах попытку оскорбить его, Бирона. Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения фаворита. Он решился действовать против Волынского, написав на имя императрицы челобитную, в которой отмечал свои заслуги перед престолом и глубокое сожаление о том, что есть люди, «которые их помрачить желают». Бирон обвинил также Волынского в «оскорблении покоя Е.и.в.» (приемная Бирона находилась в императорском дворце) тем, что «битьем изругал Тредьяковского».